Последний вылет

 

МС-17 шёл к Земле. Вытянутый, тающий в дымке, горизонт поднимался всё выше и выше, вытесняя собой мрак космической ночи. Бледнели звёзды, светлее становилось вокруг.

Сложились и ушли за обтекатели солнечные батареи. Бортовой компьютер включил воздушно-реактивную установку, одновременно остановил и заблокировал главные двигатели и двигатели малой тяги. Вёл корабль автопилот.

В кресле второго пилота сидел Грачёв и что-то мурлыкал себе под нос. Хохлов всё-таки перевёл его к нам на модуль. Не знаю, зачем он это сделал: то ли из-за уважения к Гладкову, а, может, просто исходя из позиций здравого смысла. Вчера вечером, когда Славик принёс мне выписку из приказа и заявил, что с меня причитается, я только плечами пожал: отлетали лето вдвоём и ничего. И сейчас бы обошлись... Тем более, что этот рейс у нас последний. Так решил Хохлов.

... Вчера, сразу после завтрака, мы с Аллой пришли к нему в кабинет. Виктор Васильевич выдал нам бланки, а когда мы их заполнили, заговорил не терпящим возражений тоном, обращаясь, главным образом, ко мне:

- Сегодня же позвонить родителям: и в Иркутск, и в Петербург. Расскажете о своих планах... Только не так, как мне вчера... Теперь вот что, Женя,.. завтра у тебя рейс на Москву - летишь в последний раз. Обратно оборудование поднимут без тебя.  Вернёшься, сдашь модуль и оформляй отпуск... Забирай  Аллу, вези её в Иркутск. Переговоришь с родителями, обсудите всё, как положено... Потом в Петербург... Вчера я звонил твоим, но ничего им не сказал - сами похвастаетесь... Утрясёте  дела - возвращайтесь. Ваши отношения я оформлю - здесь, конечно, быстрее получится... Ну, а свадьбу справляйте, где хотите... Всё понятно?

Глаза у Виктора Васильевича были красные - не выспался, если он, вообще, спал. Алла была его любимицей - младшая племянница, всегда младшая... 

- Разрешите вопрос, Виктор Васильевич? - спросил я.

- Валяй.

- Когда быть на станции?

Хохлов удивлённо поднял брови.

- Я же сказал: как управитесь.

- А «Экспресс»? Кто погонит его на «Протон»?

Он усмехнулся.

- Какая разница? Я погоню... Да, вы, наверно, к тому времени обернётесь...

- Кому сдать модуль?

Виктор Васильевич рассмеялся:

-         Мне... Всё, Женька, не дури...

По времени у Петербурга разница с Иркутском в пять часов. Сначала мы позвонили в Сибирь.

Алла была права: Станислав  Константинович был уже дома. Звонили мы в два часа дня, там  было семь вечера.

Аллу Васильевну я узнал сразу, как только увидел её. Откуда-то из глубин памяти вплыл её образ, запомнившийся с раннего детства. Я даже вспомнил, как она называла меня тогда: «бэби»...

Говорила, в основном, Алла. Я сидел рядом и поддакивал. Но когда дошло до главного, Алла толкнула меня локтем, я попросил Аллу Васильевну и Станислава Константиновича разрешения приехать в ближайшее время к ним, чтобы решить вопрос, касающийся их дочери и меня. Они молча переглянулись. Станислав Константинович кивнул, Алла Васильевна сказала: «Ждём»...

У меня дома была одна мама. Отец ещё не вернулся со службы. Теперь уже я говорил. Мама, наверное, чувствовала, зачем мы ей звоним. Во всяком случае, не было заметно какого-либо удивления на её лице, когда я ей всё выложил. Только пристально посмотрела на Аллу, сказала: «Хорошо».

И, подумав, добавила:

- Аллочка, оставьте, пожалуйста, координаты ваших родителей. Дмитрий Сергеевич вернётся - мы им позвоним...

Всё это было вчера. Вчерашний день, вообще, как сон...

... Над Москвой плотным покровом клубились облака. Приняли метеосводку: в районе космопорта  облачность восемь баллов, эшелон - две тысячи метров, ветер - тридцать градусов, пять метров в секунду, порывами,.. болтанка,..  полоса мокрая, сцепление ноль пять...

- МС-17, «Буря-Подход» добрый день... Снижение тысяча шестьсот... Выход...Частота... Круг полётов правый...  Полоса ноль четыре... Курс подхода семьдесят пять... Заход...  Превышение порога ...

Седая пелена облепила модуль. Шли по радиокомпасу. Щёлкал счётчик высотомера, определяя тающую высоту.

- Экипаж, снижаемся... Руль на привод... Скорость триста шестьдесят. Режим семьдесят...  Закрылки двадцать

Пробили облака. Впереди прямо по курсу вытягивалась посадочная полоса.

- Шасси выпустить. Закрылки сорок...

Прошли радиомаяк.

Ветер с размаху бьёт по плоскостям, раскачивая машину.

- Второму держать руль...

Сдадим модуль под разгрузку, проскочу в Город. Надо купить что-нибудь для родителей Аллы: неудобно ехать в гости без подарка, тем более в первый раз...

Сработал ревун.

- Командир, - упавшим голосом доложил Грачёв . - Командир... Шасси!..

На табло приборной панели блока посадочных устройств горели три индикатора: два зелёных и один красный.... Два зелёных и один красный... Красный индикатор мигал...

«Выпустить шасси, выпустить шасси..,» - мягко, но настойчиво требовал женский голос систем звуковой сигнализации.

Шасси. Передняя стойка шасси не вышла из гнезда

Честно говоря, сначала, я не поверил своим глазам.

В чём дело?.. Почему?.. Многое не укладывалось в голове, ситуация казалась парадоксальной. Хотелось даже ущипнуть себя, проверить, не сон ли это - а то... бывает.

- Женя, - услышал, как через стену, голос Грачёва - Решай. Времени нет...

Аварийный выход нужного результата не дал: передняя стойка осталась в нише...

- Экипаж, - стараясь говорить, как можно спокойнее, скомандовал я, - выход из зоны по направлению полосы с набором высоты. Второй, закрылки убрать... Штурман, разверни телекамеру - посмотри что там...

Козлов доложил: ниша открыта, стойка осталась в гнезде... Гидросистема  в норме... Что там?.. Перекос костыля, попадание постороннего предмета?.. Ещё что-нибудь?..   Туда не добраться, разве что разворотить половину пульта управления и прорубить двойное днище палубы.

Дали круг.

Стойка не вышла во второй раз. И в третий. И в четвёртый...

Вызвали Москву.

- «Буря», я МС-17. Из зоны вышел, посадку произвести не могу... Неисправность передней стойки шасси. Жду  указаний...

Земля тут же отозвалась голосом местного диспетчера Ирины Протасовой:

-         МС-17, я «Буря»... Вас поняли, ждите указаний. Ждите указаний!

Я вывел модуль за облака - к солнцу и синему небу.

Попробовали вытряхнуть шасси: безрезультатно.

- Касатонов! - в кабину ворвался голос руководителя полётов Величко. - Женя, что у тебя?

- Не выходит передняя нога, Семён Ильич, - ответил я. - Аварийный выпуск результатов не дал.

- Сколько раз пробовали?

- Шесть.

- Выбивали?

- Да.

- Пробуйте ещё.

Подёргали модуль, пытаясь выбить стойку на выходе из виражей.

- Ну что, ребята?

- Бесполезно, - ответил я. - Сидит, как влитая.

- Пробуйте ещё.

- Да что толку?

- Пробуйте!

Дёрнули машину ещё пару раз, для очистки совести... Мартышкин труд.

Мне это надоело.

- Грачёв, готовь автопилот...

... Есть на свете закон - закон подлости. Это такое стечение обстоятельств, когда, вопреки логике и здравому смыслу, дела идут кувырком, шиворот-навыворот или ещё как-нибудь... неправильно: зацепит ли беднягу колесом, вылетевший на кромку тротуара грузовик, или кирпич нежданно-негаданно кувырнётся на его голову, дай Бог, плашмя и с небольшой высоты, или проедет кто-нибудь по льду затылком, а потом - в больницу с сотрясением мозга... Или ещё что-нибудь из ряда вон выходящее...

Здесь на модуле судьба преподнесла нам сюрприз похлеще: вместе с автопилотом включились оба главных двигателя. Машину затрясло, как осенний лист в паршивую погоду. МС-17 лёг на левое крыло, выровнялся, лёг на правое, снова выровнялся и, наращивая скорость, пошёл по гигантской кривой наверх.

Перегрузка пустила тёмные круги в глаза, клещами охватила голову, вмяла в кресла тела...

Горизонт показывал крен, подходящий к отметке двадцать градусов, скорость перевалила за шесть с половиной тысяч километров в час. И всё это на высоте около пяти тысяч метров...

Отключал автопилот Грачёв - с выражением нестерпимой муки на лице, свинцовой ногой, с трудом дотянувшись до тумблера автостопа. Но отключить автопилот он всё-таки успел.

Главные двигатели встали разом. Перегрузка отпустила нас. Упала скорость. Модуль шёл под двумя турбинами.

Я выровнял машину. Вызвал Козлова:

- Штурман, живой?

В динамике послышался кашель, потом возня...

- Коля, отзовись...

- Живой, - ответил Козлов. - Мужики, вы в следующий раз предупреждайте что ли? Чуть шкуру с меня не содрали...

Славик вытирал пот со лба.

- Понял? - сказал я ему. - Так-то, брат... Ещё раз так включимся - от машины один фонарь останется. Развалимся... к чёртовой матери...

Грачёв только рукой махнул:

- Хороший стук всегда наружу вылезет рано или поздно. Этим перепроектировщикам рожи бить сейчас - в самый раз... Жаль не дотянуться... Раздолбаи... Что будем делать, командир?

Спросил бы он что-нибудь полегче...

Заблокировали главные двигатели. Перекрыли питание к ним, отключили прокачку.

Вызвали Москву.

- «Буря», МС-17... Срочное сообщение...

- Есть, «Буря» на связи...

- На борту проблемы: включение автопилотом главных силовых установок...

- Причина?

- Что-то с зажиганием: ...  Полагаю, пробой кабельных трасс  системы пуска главных двигателей... Цепь замкнуло на автопилот.. 

Микрофон взял представитель нашего отряда в космопорту Черняково Огурцов.

- Женя!

- Да, Михаил Андреевич.

В динамике слышны возбуждённые голоса, обрывки фраз, доносились порывы ветра.

Это с балкона. Они все сейчас там,.. смотрят на небо, где метался в агонии наш обречённый модуль.

- Женя, отключай компьютер... Вырубай всю автоматику, кроме навигации. Сливайтесь, сбрасывай  подвески...  Уходите в зону и катапультируйтесь... Мы  высылаем  туда вертолёт. Как понял?

Михаил Андреевич Огурцов, сам в прошлом пилот авиакосмических линий, делал всё правильно: он решал главную проблему - сохранял нам жизни. По-другому поступить он просто не мог - слишком конкретной была ситуация.

И губил предстоящую экспедицию за Плутон. Согласно его приказа, МС-17, напичканный оборудованием «Экспресса», через пару часов должен прекратить своё существование.

- МС-17, подтвердите приказ. Евгений, что молчишь?

- Михаил Андреевич, - сказал я. - Может подумаем?

- Что ты подумаешь? Как сесть на облако? Остальное бы раньше сообразил.

- Но у вас там специалисты... Пусть теперь они подумают?

- Специалисты - это моя забота. Решение принимаю я... Что засопел?

- Михаил Андреевич, через двадцать минут «Радуга» будет в зоне активного контакта. Доложите Хохлову.

Огурцов помолчал, потом усмехнулся:

- А что  Хохлов - другое скажет?

- Ну а всё-таки...

- Что всё-таки? - голос его стал раздражённым.

- Ну, груз, например...

Огурцов взорвался:

- Какой ещё груз? Что ты ерунду мелешь? Не о грузе сейчас речь?

Я не отвечал. Ещё пара моих реплик и Михаил Андреевич начнёт материться... прямо в эфире.

... Лет десять тому назад у моего отца во время тренировочного полёта случилось нечто похожее: на взлёте его самолёт столкнулся с крупной птицей, причём не простой, а окольцованной. После выполнения задания при заходе на посадку не вышла левая стойка шасси. Как не дёргали самолёт - ничего не получилось.

Приказ  катапультироваться выполнил только второй пилот: «миг» был спаркой. Отец остался в кабине и повел самолёт на посадку.

Он посадил истребитель. Посадил на две точки - на переднюю и правую стойки.

Но то «мигарь». Модуль, увы, не истребитель: его на двух точках долго не удержишь. И посадочная скорость у МС-17 немалая: допотопный «Ан-2» летал в два раза медленней, а для многих типов вертолётов такая скорость считалась крейсерской. Модуль не мог садиться вертикально на землю, как, например, на лунные площадки - за счёт тормозного и подъёмных двигателей. Для Земли они не годились - не хватало тяги...

... - Михаил Андреевич, - попросил я Огурцова. - Доложите Хохлову, пожалуйста.

- Хорошо, - ответил он. - Будь, по-твоему...

Я отключил внешнюю связь. Вызвал Козлова.

Коля вышел из штурманской кабины, присел на ступеньки трапа у наших ног.

- Значит так, славяне, - сказал я экипажу. - У нас двадцать минут... Приказ вы слышали. Надо принять общее решение: или мы уходим в зону, катапультируемся и ставим крест на экспедиции «Экспресса» ... ну, может, её  передвинут на более поздний срок, - поправился я, заметив, как  они взглянули на меня оба. - Или ищем варианты посадки и пытаемся сохранить груз... Ситуация вам ясна, мне добавить нечего... С кого начнём?.. Штурман?

- Что ты хочешь? - спросил Козлов.

- Я хочу посадить машину, - ответил я. - И спасти груз.

- И знаешь как?

- Я не знаю как... Пока не знаю. Но есть желание сделать это.

Коля пожал плечами.

- Я-то что?... Сажать вам, мужики,  вы и решайте. Как скажете, так и будет... Всё? Я пошёл?

Остановился у двери.

- С Хохловым полегче: он упрётся - не сдвинешь, только шею свернёшь.

- Иди, - сказал я Козлову. - И не каркай раньше времени.

Один из параграфов Полётного Устава Космических Кораблей гласит: «В случае возникновения на борту аварийной ситуации экипажу необходимо принять все меры для сохранения корабля и груза на борту... Аварийные средства спасения экипажа могут быть использованы лишь в том случае, если все принятые меры для сохранения корабля и груза не дадут положительных результатов...»

Тут всё ясно: жизнь корабля - это жизнь экипажа: в Космосе по-другому нельзя. Если все варианты по спасению исчерпаны, экипаж  обесточивает корабль, кроме систем навигации, переходит в специальный  отсек с автономным энергоснабжением и ждёт подхода спасателей. 

Почти сто лет назад на американском «Аполлоне-13», во время его экспедиции на Луну, взорвался кислородный бак. О высадке на спутницу Земли не могло быть и речи. Возникла реальная угроза жизни экипажа. Ребята всё так и сделали - обрубили, что было можно и  перешли  в спускаемый  модуль. Они очень хотели вернуться, как и те, кто вёл «Аполлон-13» до Земли, не желал терять экипаж... Может быть, именно с тех пор в Америке не любят число тринадцать?..

Три года назад на нашем транспорте «Прометей», во время его рейса  к Нептуну, произошёл пожар. Пламя сбили углекислотой. Экипаж перешёл  на резервный КП1 у шлюзовой камеры и работал с аварийных пультов. «Прометей» перехватили спасатели с Цереры.

Можно, конечно, прикрыться этим параграфом Устава. Только ситуация здесь несколько иная - модуль терпит аварию в воздушном пространстве Земли. Хохлов может принять решение на себя вне всяких уставов и инструкций - исходя из личного опыта и вверенной ему власти - по обстановке...

... - Командир, - вдруг сказал Грачёв. - Я знаю одно местечко на Оке: низкий берег, мелководье и пляж. Места для захода достаточно. Может, попробуем?

Посадка на воду... Посадка на воду... По-сад-ка на во-ду... Приложимся хорошо, мало не будет. Вода сорвёт воздухозаборники, заслонки,.. доберётся до турбин, которые потом можно будет выбрасывать. Это ещё не всё: скорость модуля и сопротивление воды - величины прямопорциональные. При торможении контейнеры с грузом могут стронуться с места, проломить разделяющие отсеки переборки вплоть до кабины и вынести образовавшееся крошево наружу. При посадке на воду очень даже несложно завалиться: фюзеляж круглый, остойчивости никакой. Зацепишь крылом воду - всё, поминай, как звали... - от машины останется груда металлолома, от экипажа - три отбивные котлеты...

А если не завалимся? Если удержим модуль?... Тогда остаётся резкий перепад скоростей при торможении и соответствующая перегрузка. Избежать этого нельзя. Но разделить на этапы можно...

 Сила торможения зависит от площади модуля, соприкасающейся с поверхностью воды. Меньше площадь - меньше сила торможения... и наоборот. А если положить на воду сначала хвостовую часть, а потом весь фюзеляж? Перегрузки, конечно, не исчезнут, но уменьшатся... Только бы удержать машину....

Как-то, давным-давно, отец отвозил меня в кадетский корпус. Когда мы проезжали по Дворцовой набережной, он показал мне Троицкий мост, под которым пролетел Чкалов, а потом невскую акваторию, куда по его словам, в середине прошлого века сажали терпящий аварию авиалайнер. Конечно, модуль - это не аэрофлотский «ту»: разные посадочные скорости, совсем другая динамика, но я не думаю, чтобы его экипажу было легче чем нам сейчас. Они тогда смогли удержать самолёт на посадке.

Может выпустить шасси? Вода их, конечно, оборвёт, но это, хоть как-то, хоть на время, позволит зафиксировать машину...  Две стойки под крыльями и костыль в хвостовой части...

Костыль...Костыль... Костыль...Хвостовая опора, предохраняющая фюзеляж при посадках под большими углами... Костыль... Стоп!

Как же я о нём сразу не вспомнил? Это же третья точка,.. а через три точки, как известно, можно провести только одну плоскость. Тогда зачем нам вода?.. Это шанс!..

- Слава, - говорю я Грачёву. -  Идея...

Вызвал Козлова.

- Николай, посчитай-ка: сколько мы ещё можем добавить на хвост без смещения центра масс?

Мне казалось, что я даже слышал, как щелкали клавиши под его пальцами. Ерунда, конечно...

- Командир, - доложил Козлов. - Если без смещения - пять тонн четыреста пятьдесят два килограмма...

- Благодарю... Зайди к нам.

Керосина у нас осталось три тонны, в носовых баках. Хорошо...

- Грачёв, перекачай горючку в корму. Всю...

За переборкой загудели насосы.

Зашёл Козлов.

- Ребята, - сказал я им. - Есть одна мысль: мы осаживаем модуль и садимся с осадкой на хвост. Три тонны в корму мы сейчас откинули... Коля, давай  в носовой грузовой и все контейнеры, какие можно, подведи под манипуляторы - на полосе мы их подвинем... Что не войдёт - надо перекинуть в хвост. Вопросы?

- Кормовой у нас забит, - ответил штурман. - Куда складывать-то?

- Я сказал в хвост: в кладовые, агрегатные, куда можно...

Они переглянулись.

- Слушай, командир, - сказал Грачёв. - А костыль... он выдержит?

Я пожал плечами.

- А почему нет? Эта такая же стойка, как основные: тот же диаметр, материал... Только короче...

Ребята молчали. Я не торопил. Пусть подумают.

- Ладно, - наконец, согласился Грачёв. - Решил так решил. Будем пробовать. Козлов пошли.

- Сиди, - остановил я его. - Нам машину сажать. Сорвёшь руки, какой из тебя будет толк?

Коля опешил:

- Ты чего, Касатон? Один контейнер - это восемьдесят килограмм. Куда мне одному?

Пришлось повысить голос:

- Ручками, дорогой, ручками!.. Бери тележку и вперёд... по коридору. Двадцать пять контейнеров в хвост, как минимум! Остальное - к манипуляторам! Всё ясно?.. Пошёл!

Штурман ушёл. Хлопнула дверь, зло лязгнули задрайки...

- Ну, зачем так? - сказал Грачёв. - Нашли тоже время собачиться...

Зашипел динамик:

- Борт МС-17, Первому... Командира на связь!

Это Хохлов.

- Есть МС-17, - ответил я. - Командир...

Голос его был спокойным.

- Женя, доложи обстановку.

Он не перебивал. Выслушал до конца.

- Варианты?

И молчал всё время пока я ему всё выкладывал.

Наконец, спросил:

- Ты что, серьёзно?

- Серьёзно, - отвечаю я. - Тут не до шуток.

- Ты не удержишь машину. На подходе вам придётся увеличить режим, а это лишняя скорость...

- Я спущусь на полосу, - отвечаю Хохлову. - Как с горки...

- И что? Грохнетесь - костей не соберёшь...

Мне это надоело.

- Виктор Васильевич, - сказал я Хохлову. - Зачем вы так? Мы что - маленькие?  Сами-то как, если на наше место?..

Он цедит сквозь зубы:

- Лучше бы мне на ваше место - спокойней... Грачёв, на связь.

- Слушаю, Виктор Васильевич. - Славик поправил микрофон у рта, подмигнул мне.

- Что скажешь?

- А что я? Командир уже всё сказал.

- А ты что, слова сказать уже не можешь?

Грачёв удивился:

- Это почему? Я согласен с Касатоновым.

- Ясно. Козлов, отзовись... Козлов!?.

- Козлов в грузовом, - ответил я. - Растаскивает груз, готовит модуль к посадке...

- Та-а-к, - тянет он. - Что? Машину жалко?

- Жалко, - говорю я. - И машину и груз... Виктор Васильевич, вы же всё понимаете... Я за себя скажу: меня всю жизнь учили летать и ничего другого я делать не умею...

- Ну, завернул.

- Не перебивайте, не надо... Летать - значит выполнять поставленные задачи. И по другому никак.

Он долго молчал. Наверное, собирался с мыслями. А потом выдал:

- Теперь мне понятно, почему Гладков на вас ставку сделал: ему по душе такие авантюристы...

- Что из того? - улыбнулся я. - Он сам из таких, наверное.

Хохлов опять молчит. Стоит, наверное, у иллюминатора и смотрит на Землю.

 Наконец, говорит:

- Хорошо. Но прошу: поаккуратней. Изменится ситуация - покидайте машину... Теперь вот что: сейчас мы немного изменим орбиту, поднимемся повыше, чтобы дольше держать вас в зоне контакта. Какое-то время нас не будет в эфире. Прошу тебя: пока мы не выйдем на связь - никаких действий...

- Есть.

- Козлову катапультироваться.

- Есть.

- Договорились... «Буря», Первому...

- Есть «Буря» - эхом отозвался голос Величко. - Слушаю, Виктор Васильевич.

- Готовьте «восьмёрку»... Семнадцатому - «ковёр»...

Динамик загудел возбуждёнными голосами

- Виктор Васильевич, - сказал Величко. - Как же это?

- Повторяю, - повысил голос Хохлов. - Готовьте полосу. Семнадцатый на посадку.

- Но...

- Никаких «но»! Вы что, так ничего и не поняли? Они, всё равно, будут сажать машину. Или вы их угробить хотите? Повторите приказ?

- Готовить аварийную полосу, МС-17 на посадку.

- Принято... Касатонов!

- Есть борт... Касатонов, - ответил я.

- Женя, мы отключимся, примерно, на полчаса. Ждать вызова!

- Есть.

- Виктор Васильевич, - попросил я. - Вы там, пожалуйста, не афишируйте, ладно?

Хохлов только вздохнул:

- Какое тут... Вся станция на ушах стоит... Натворили дел.

Значит, Алла всё знает. У меня мурашки пошли по телу.

- Виктор Васильевич, пожалуйста,.. успокойте Аллу. Всё обойдётся.

Хохлов ругается, потом говорит:

- О себе думай. А Алла никуда не денется... Всё. Пока.

Динамик замолк.

Мы с Грачёвым переглянулись.

- Ну, Васильич, - сказал Славик. - Не ожидал. Я его ещё больше зауважал.

Славик, Славик. Мы для Хохлова до сих пор его экипаж. А если так - значит, всё поровну. Это не Вилков. Тот бы сдал нас, не моргнув глазом: действуйте по ситуации, а там видно будет - куда фортуна повернёт...

Перед глазами встало лицо отца. Что думал он, когда сажал свой подраненный «миг»? О чём или о ком он тогда думал?.. О маме? О нас с Васькой? Своими чувствами он не делился ни с кем. Может быть, только с мамой? Но она с нами об этом никогда не говорила...

Вдруг вспомнилась песня, которую отец частенько напевал. Была она старая-престарая. Говорилось в ней о девушке, провожавшей на фронт друга, конечно же, лётчика.

 

«Ты стояла молча ночью на вокзале.

   По щеке катилась светлая слеза.

   Видно, в путь-дорогу друга провожали

   Чёрные ресницы, чёрные глаза.»

 

Я не знаю авторов этой песни, никогда не слышал её исполнение ни по радио, ни по телевидению, ни в концертах. Пел её, пожалуй, только отец. Но, слушая его мурлыканье, я всегда ясно представлял те далёкие дни июня тысяча девятьсот сорок первого года: гудящие перроны, визг гармошки, уханье оркестра у здания вокзала и толпу молодых лётчиков в синих пилотках и галифе, хромовых сапогах, зелёных, стянутых портупеями, гимнастёрках с голубыми, как небо, петлицами, вшитыми в углы воротников...

 

        «Вдаль умчался поезд. Рельсы отзвенели.

Милый друг уехал, может, навсегда.

И с тоской немою вслед ему глядели

Чёрные ресницы, чёрные глаза...»

 

Не так давно мне приснился сон. Сны бывают разные: цветные и чёрно-белые, вещие и, что называется, до обеда, уплывающие из памяти утром и запоминающиеся на всю жизнь.

Этот сон был цветной. Яркий, красочный, реалистичный до мелочей. Когда я проснулся, то не мог понять где я и что со мной. А потом ещё полдня ходил под впечатлением от этого сна.

... Я оказался на аэродроме. Аэродром - большое выкошенное поле со стогами рыжего сена возле опушки. Синее небо без единого облачка. На краю поля за стогами стояли в ряд самолёты, укрытые маскировочными сетками... Бомбардировщики... Я их в видел в кадрах военной хроники да ещё в музее нашего кадетского корпуса, где я учился. Едва взглянув на них, я тут же определил: «Пе-2» - пикирующий бомбардировщик времён Великой Отечественной войны. Никогда не изучавший эту машину, я твёрдо знал о ней всё: основной пикирующий бомбардировщик ВВС РККА2, два двигателя М-105, размах крыла -17,6 метров, взлётный вес-7536 кг, полезная нагрузка - 1000 кг, вооружение - 3 пулемёта ШКАС, время набора высоты 5000 метров-9,3 минуты, экипаж 3 человека... ну, и так далее...

Под стогом, на травяной подстилке полусидели-полулежали три человека: молодые ребята - два пилота и авиатехник. Лётчики играли в шахматы, техник просто смотрел. В ногах у болельщика, задрав лапы, елозил спиной по земле обшарпаный пёс - обыкновенная дворняга, у которой хвост бубликом. Звали пса - Винт...

Поразительно, но я чувствовал даже запах скошенной травы и вычищенных сапог.

Авиатехника звали Максим Спиридонович, фамилия, его была, кажется, Мохов. В шахматы играть он не умел, поэтому просто наблюдал за игрой. Лётчика помоложе, старшего лейтенанта, звали Мишка Прохоров, было ему лет двадцать, не больше. А третий...  Это был он - капитан Касатонов - командир авиаэскадрильи полка пикирующих бомбардировщиков.

Я его узнал сразу: то же Васькино лицо, но ещё более возмужавшее. Цвет глаз, правда, другой, но взгляд наш, касатоновский. На груди два ордена Красной Звезды, красная нашивка за ранение...

Выглядел он нарядным: синие новенькие галифе, свежие, ещё не обмятые погоны; суконная фуражка с «крылышками», была отброшена к стогу сена, на котором подсыхал только что выстиранный комбинезон.

... Рядом с ними на развёрнутом вафельном полотенце лежал разрезанный на крупные ломти кирпич ржаного хлеба, рядком стояли несколько, закупоренных пробками из обрывков газет, бутылок тёмно-зелёного стекла с молоком. Чуть поодаль был раскрыт футляр с заведённым патефоном. Крутилась пластинка.

 

«На позиции девушка

  Провожала бойца.

  Тёмной ночью простилися

  На ступеньках крыльца.

  И пока за туманами

  Видеть мог паренёк:

  На окошке на девичьем

  Всё горел огонёк...»

 

Сентябрь тысяча девятьсот сорок третьего года... Воронежский фронт.

Ребята отдыхали. Непринуждённые позы, беззаботные лица.

Касатонов только что вернулся из штаба армии. Ездил он туда по личным делам, пользуясь передышкой, к своей молодой жене - переводчице штаба. Женился он совсем недавно, «медовый месяц» на фронте - не сахар и Касатонов, использовал любую возможность, чтобы сгонять на трофейном мотоцикле к супруге за восемнадцать километров от аэродрома, хоть с вечера  до утра. Жену звали Люба...

Говорил Прохоров:

- ... Фронт как подошёл, училище эвакуировали в Казахстан. И давай нас гонять по ускоренной программе: взлёт-посадка, взлёт-посадка... И так каждый день. Жара ужасная, а по осени ветры поднялись - пыль столбом, в трёх шагах ничего не видно... Верблюды по ночам ревут: то ли жрать хотят, то ли верблюдиц им подавай...  А на краю аэродрома хуторок стоял небольшой. Повадился я туда бегать... водички испить... Хозяйка злюю-ю-ющая, а дочка у неё - закачаешься,.. царевна.

- Казашка? - серьёзно спрашивает Мохов.

- Нет, русская... Зайду, бывало: мамаша, водички дайте, та, ни слова не говоря, ковшиком об стол хлоп и продолжает своими делами заниматься... На меня - ноль внимания. Но дочку пасла-а!..  Хуже надзирателя! Я потом немного освоился - подмигивать девчонке стал, смотрю улыбается...  Так мамаша  ка-а-к цыкнет на неё... - придушу, кричит, сучка этакая,.. иди делом займись! А мне опять ни слова...

- Дурак ты, Мишка, - говорит Мохов. - Мамаша цену дочери набивала перед тобой, а ты не понял ничего... Тюфяк!

- Обожди... Ну, вот... Весной у нас выпуск. Отвезли на полустанок, километров за двадцать-двадцать пять в степь. Там железнодорожная ветка, будка и больше ничего... даже перрона нет... Народу на полустанке - тьма: нас провожать пришли. У них там это событие. Смотрю и мамаша с дочкой тоже тут. Пешком пришли, представляете? Смотрят на меня и ревут. Обе.

- Ну-у? - недоверчиво тянет Касатонов. - И что? Попрощались?           

- Да, где там, - вздыхает Прохоров. - Подошёл эшелон, погрузились и вперёд - на запад... Шах!

- Шах, говоришь? А я прикроюсь... Ну и что? Так и не подошёл к ним? Брешешь...

- Не-а…

- Точно дурак, - говорит Мохов. - И к тому же набитый. Девчонку-то как звали?

- Нюра.

В небе пророкотал почтовый У-2.

- Чьи-то письма летят, - сказал Мохов, задрав голову. - Нюра, говоришь?.. Ню-ра... Хорошо!.. Анна значит. Мою маманю тоже Анной зовут... Где сейчас, жива ли?.. Угнали немцы, почти всю деревню угнали... В Польшу говорят.

- Не ной, - говорит Касатонов, переставляя пешку. - Объявится... Догоним... Миш, меняй пластинку.

Прохоров потянулся к патефону, разворошил кучу пластинок. Выбрал одну.

- О-о!..

Покрутил ручку.

- Русланова... Прошу.

 

«Окрасился месяц багрянцем,

  И волны бушуют у скал.

  Поедем, красотка, кататься.

  Давно я тебя поджидал...»

 

Запел патефон голосом знаменитой певицы.

Мохов достал кисет,  не спеша свернул цигарку3. Затянулся дымом, закрыв глаза.

- ... Догонишь, как же.., - ответил, наконец. - Наши как Белгород взяли, а нас сюда перебросили .. я бегом к комполка4: товарищ полковник, так, мол, и так, деревня тут моя поблизости -  три часа скорым шагом... полями...  Полковник мне отпускную, до утра, в зубы, сажает на полуторку и - с оказией в Белгород. Майору Дмитриеву говорит: высадишь, где покажет, а на обратном пути - заберёшь... Вылез за леском, иду просёлком - земли под собой не чую... Пришёл в деревню, а её, считай, нет. Фронт проходил за околицей, везде окопы... От изб - одни трубы. Говорят, как фронт подошел, наши стали мины кидать, а крыши камышом крыты, разве убережёшь?.. Народу - больше военных. Машины штабные стоят... Из гражданских почти все из перемещённых - кого немцы на работы пригнали. Нашел и местных - бабка Филимоновна,.. ей девятый десяток пошёл, а она ничего... ещё бегает. Угнали, говорит, Максимушка, почти всех, вроде как в Польшу, и твоих тоже... Меня вот оставили: помирай здесь, старая... А изба моя, смотрю, стоит... Во дворе часовой. Кто таков, спрашивает, и что тут забыл? Я ему: так и так, живу здесь... А он мне: не ходи, говорит, майор у нас - зверюга. По-хорошему сказал... Ну, как не зайти, чего ради ехал? Захожу... Сидит майор, один... за столом. Сало нарезанное, стакан... полный... Меня увидел, сразу за пистолет: отойди от двери, говорит, и документы на стол...

Мохов сжал ладонь в здоровенный кулачище, поднёс к своему лицу. Посмотрел на него. Потом продолжил:

- Засветил я ему промеж глаз: скрывать не буду - люблю побаловаться... Он с катушек. Хлопнул я стакан за возвращение... Забрал пистолет и ходу через окно, чтобы часовой не увидел. Пистолет за сарай закинул... в крапиву... С молодой крапивой маманя, помню, щи варила... И задами из деревни бегом.

Лётчики забыли про игру: слушали. Долго молчали. Наконец, Касатонов спросил:

- А чего не говорил-то?..

- Испугался? Добрался до полка, притих. Но обошлось.

- Оставь, бычок,.. - Касатонов взял окурок, затянулся. Подумал, потом сказал:

- Чёрт с ним. Размял кулак - за дело. Что за майор? Из СМЕРШа5 ?

- А я знаю? Да какая разница?

Подошёл рассыльный.

- Культурно отдыхаем, товарищи офицеры?

- Чего тебе? - бросил через плечо Мишка Прохоров.

- Капитана Касатонова к командиру полка. Срочно!

Касатонов приподнялся на локте.

- Зачем, не знаешь?

- Никак нет... Приказано собрать командиров эскадрилий...

Касатонов на ощупь нашёл свою фуражку, нахлобучил её на затылок. Рывком поднялся на ноги. Отряхнулся, поправил ремень.

- Ясно, - сказал. - Мишка, собирай эскадрилью. Хватит гулять. Максим, готовь аппараты - похоже, нам работу нашли...

И вдруг он посмотрел на меня. Долго смотрел,.. с весёлым любопытством. Затем подмигнул и пошёл прочь через поле к белеющим вдалеке домикам, постёгивая прутиком по голенищу хромового сапога...

И тут я проснулся... Долго лежал с открытыми глазами, переживая только что увиденное. Слишком контрастной была перемена обстановки: поле, аэродром - по сути бытовая сцена из жизни авиационного полка - и вдруг каюта орбитального комплекса... Зачем он приходил? Предупредить? Просто посмотреть на меня - я же вытащил его из небытия там в Зеленогорске? Ответный визит, так сказать...

Вообще-то, мы, пилоты дальних космических линий, - народ немного суеверный. Во время рейса бывает всё - от аварий и отказа техники до психологических срывов в среде экипажа. Удар метеорита или просто головная боль могут решить исход всего полёта. И ещё мы знаем то, что пока не объясняет наука или здравый  смысл. В Космосе очень много необъяснимых процессов... В кабинах кораблей всегда полно всяких амулетов. Даже сейчас передо мной на приборной доске покачивается золотой брелок в виде сердечка. Откроешь его - внутри портрет Аллы. Она подарила его мне на день рождения... Теперь это мой талисман...

... Интуитивно я знал - капитан Касатонов пришёл ко мне перед своим последним вылетом. Через час полк ушёл работать по немецким плацдармам на правом берегу Днепра южнее Киева. Его «пешку» небо уже не вернуло...

«Не трогай их. - сказал мне отец в тогда Зеленогорске - Им сейчас нужен только покой, они его заслужили... Иначе, так может аукнуться - охнуть не успеешь...  И в самый неподходящий момент...»

Вещие слова. Старшие всегда правы. Они мудрее.

...  - Борт МС-17 - Первому. Связь...

Нас вызывал Хохлов

- Есть МС-17, - ответил я Хохлову. - Командир на связи...

- Ребята, как вы?.. Готовы?

- Да...

... Из грузового отсека пришёл Козлов - мокрый, грязный; злой; пальцы рук сбиты до крови.

Он прошёл к трапу в штурманскую кабину, присел на ступеньку. Тяжело вздохнул, взъерошил волосы

- Всё, командир. Приказ выполнен: две тонны в хвосте, остальное под манипуляторами...

Коля  посмотрел на свои скрюченные кисти рук, прикрыл, залитые потом, глаза.

- Хороша шабашка...

Мне стало жаль его. Зря наорал тогда. И теперь стыдно.

- Больно, Коля? Перевязать?

Он отмахнулся:

- А,.. я сам... потом. Всё равно, легче не станет.

Вытер пот рукавом форменной куртки, повернулся ко мне.

- Разрешили посадку, командир?

- Разрешили.

- Уломал-таки, Хохлова. Молодец.

Грачёв достал аптечку, перебросил штурману  упаковку с бинтом.

- Тебе приказ, Коля, - катапультироваться. - сказал я. - Хохлов приказал...

Он растерянно посмотрел на меня, потом на Славика.

- Че-го?.. Чего-чего?..

Я ничего не ответил. Грачёв тоже промолчал.

- Вы что, мужики? - Коля искал у нас поддержки. Он выглядел как ребёнок, обиженный взрослыми. - Как же так, а?

От волнения по его лицу пошли пятна. Об усталости он забыл.

- Да, что они там? С ума посходили?

- Коля, - я старался говорить спокойнее. - Есть приказ: его надо выполнять. Мы остаёмся - это понятно: нам сажать. А ты-то?.. Своё ты уже сделал.

- Да пошёл ты?.. - Козлов сорвал с держателя микрофон, вызвал станцию. - Первый, борт семнадцать...Штурман на связи.

- Да, Хохлов...

Коля перевёл дух, обиженно взглянул на меня.

- Виктор Васильевич, - он говорил быстро, боясь что его перебьют. - Виктор Васильевич... Что за ерунда такая? Почему я должен катапультироваться?

- Козлов! - Хохлов не склонен был больше рассуждать. - Никаких объяснений. Выполнять приказ! Немедленно!

- Виктор Васильевич!!!

- Всё! Быстро за борт!.. Касатонову проследить отстрел... Конец связи.

Коля бросил микрофон, снял питание с расблока. Схватил меня за плечо, рванул к себе - так, что затрещала материя.

- Вот что, командир... Катапультироваться я не буду... Начнёшь бухтеть - плевать я хотел на ваше с Хохловым воспитание. Ты понял меня?.. Я вам не пацан с сопливым платком в кармане... Ты слышишь, нет?

- Слышу, - отвечаю. - Не ори мне в ухо... И отпусти плечо - я за рулём.

Второй скандал за один полёт - это слишком. Коля у нас временами бывает упёртый, танком не сдвинешь. Сейчас у него одно в голове: катапультироваться - значит, бросить нас.

Чудак-человек...

- Иди к себе, - сказал я ему. - Не хочешь за борт - чёрт с тобой, оставайся... И подай питание на связь - сейчас мне Хохлов мозги начнёт вкручивать... из-за тебя, кстати,.. чокнутый.

- Зря ты, Женя, - сказал Грачёв, когда штурман ушёл. - Что он тут забыл? Пинка под зад и пусть летит с приветом. Зачем тебе лишние проблемы?

Алла говорит, что Славик - самый практичный из нас. Этому он, наверное, у себя на ферме научился. Ходил среди бычков и решал: кого на мясо сдать, а кто пусть ещё заматереет...

- Главная проблема сейчас посадить машину, - ответил я. - Всё остальное мелочи... Козлов!

- Есть.

- Планшет ККП6...

Прошли Калугу. Вызвали космопорт, запросили условия подхода. Сводка была та же.

Снижаемся.

Вошли в облака. Усилилась болтанка. Модуль, словно почувствовал, что решается его судьба, зарыскал из стороны в сторону, виновато завыл турбинами. Сейчас он напоминал большую израненную птицу, метавшуюся в поисках желанного пристанища. Мне было жаль эту умную послушную машину, добросовестную трудягу Малого Космоса, честно отработавшую со мной эти три месяца. Конечно, не рейдер, но каждому своё...

- «Буря-Подход», борт МС-17...

- Борт-семнадцать, - диспетчер Ирина Протасова старалась говорить спокойно, но это у неё плохо получалось. - Вам разрешается посадка... особый режим,.. полоса ноль восемь. Курс... Заход... Частота... Ребята, как поняли?..

- «Буря», понял вас. Полоса ноль восемь...

- Удачи вам, ребята, - сказал Огурцов. И добавил: - А тебе, Козлов, я уши надеру - спустись только. Старших надо слушать...

«Уши надеру». Совсем как тот генерал, когда перед боем давал нагоняй своему шофёру...

И всё-таки он не зря приходил ко мне - капитан Касатонов. Только зачем?.. Предупредить? Помочь?.. Вряд ли? У каждого свой путь, а от судьбы, как известно, не уйдёшь. Эмоции здесь не в счёт. Поддержать? Может быть... Если мой Хранитель в прошлом лётчик, тогда всё у нас получится...

И мне захотелось прогорланить в притихший эфир то недосказанное, недомолвленное, недопетое парнем, канувшим в вечность вместе со своим экипажем, со своим, разорванным зенитными снарядами, бомбардировщиком - то первое, что пришло в голову, опять же, неизвестно откуда:

 

«Школа красных командиров

  Комсостав стране своей куёт.

  Жизнь свою отдать готовы

  За трудящийся народ...»

 

Модуль вышел из облаков. Под крыльями проплывал пёстрый, раскрашенный в яркие цвета, лохматый ковёр: жёлтые квадраты убранных полей, пестрота перелесков, не теряющая красок даже в этот ненастный день - предвестники наступающей осени. Ленты автодорог и речушек, покрывшие землю затейливым узором,.. разноцветные скаты крыш, выглядывавшие из зелени палисадников... Россия...

- Сегодня вечером нажрусь, - сказал, вдруг, Грачёв. - Сдадим модуль, ребята, и айда к нам на хутор... Пусть батя кабана валит...

Стрелка радиокомпаса бежит по шкале и застывает  посередине циферблата.

- «Буря-Подход», борт... На глиссаде7 ...

Под крыльями проносятся улочки городка Черняково, железнодорожная станция, вокзал,  автострада на Москву... вереница ангаров, цистерны с горючим, хозяйственные постройки космопорта...

- Борт - семнадцать, угол сноса три градуса. Введите поправку...

Показалась, расцвеченная гирляндой огней подхода, серая лента посадочной полосы.. «Восьмёрка» - система аварийных посадок, мрачный  атрибут всех космопортов мира. В малой космоавиации пилоты не посылают обидчиков куда подальше. Здесь говорят: чтоб ты на «восьмёрку» сел. Когда дела хороши, говорят: пять баллов; когда плохи - «восьмёрка»...

- Режим шестьдесят восемь, закрылки сорок...... Выпустить шасси... Поехали.

Передняя стойка так и осталась в нише.

«Выпустить шасси!.. Выпустить шасси!..» - звуковой индикатор не просто требовал - он нервы мотал.

- Слава, выруби эту бабу, - сказал я. - Достала ...

Вдали светлело здание администрации космопорта, откуда сейчас, затаив дыхание, следили за нами сотни глаз.

- Высота триста,...

- Фары выпустить, включить... Козлов!

- Да.

- Привод манипуляторов носового грузового?

- Запитан. «Контрольки» горят...

- На трёх метрах включай. Я подержу...

- Есть.

Расштрихованная «зебрами», посадочная полоса с цифрой 08 на торце неслась на нас со скоростью триста километров в час. В дальнем её конце высвечивал красный квадрат - аэродинамическая подушка: если нам не хватит пробега, она примет модуль на себя и погасит скорость. Я знаю: за ней, на вбитых в землю стальных кольях, растянуты  два десятка канатов - на тот случай, если и подушка не поможет. Но об этом я не думал. Тёмные мысли надо гнать прочь, тем более, в такой момент...

На  рулёжке, выстроилась вереница пожарных машин. Рядом приткнулись три микроавтобуса «скорой помощи».

Совсем не слышно воя турбин. Только ветра свист за бортом ...

- Высота двести... сто пятьдесят...  Скорость... Рубеж...

- Второй, держать руль...  Штурман, секундомер включить... Экипаж, садимся.

Высота сто метров, пятьдесят...

- Торец...

По виску ползла струйка пота. Спина взмокла.

К модулю стремительно поднималась земля.

Высота двадцать пять метров... двадцать... пятнадцать... десять... ...

Сзади послышался гул, скрежет, грохот поехавшего по палубе металла - это включились манипуляторы, прижавшие контейнеры к кормовой переборке.

Толчок... Скрип резины... Контакт.

- Ноль... Горизонт десять, - доложил штурман. - Костыль на полосе...

Бешено забились колёса, задрожал фюзеляж...

- Пробег сто... Скорость двести...

За машиной раскрылись разноцветные бутоны тормозных парашютов. Воздух наполнил купола...

И натянувшиеся стропы приподняли хвост. Машина шла по полосе на двух стойках.

- Руль на себя!

Модуль поднялся над полосой, потом снова опустился. Горизонт ноль,.. два,.. три...

- Женя, - хрипел Грачёв. - Всё... Не могу.

- Держать руль!!!

Тормозная сила парашюта пропорциональна квадрату скорости модуля. Быстрое падение этой скорости и спасло нас. Сопротивление воздуха уменьшилось, сила торможения тоже. Хвост модуля медленно опустился, Снова забились по асфальту два баллона задней стойки...

К торцу посадочной полосы модуль подкатил уже неторопливо, со скоростью двадцать пять километров в час. Я вырулил на край, остановил машину.

Смолкли двигатели. Тишина. Только ветер порывами тёрся об обшивку, как бездомный кот о тёплую дверь.

Приехали.

Взмокший Славик с трудом разжал ладони, откинулся на спинку кресла. Вытащил носовой  платок, посмотрел на него, отбросил в сторону. Вытер лицо рукавом. Посмотрел на меня.

- Даже не верится. Всё, что ли?

- Всё, - ответил я. - Концерт окончен. Больше ничего интересного не будет... Козлов, как дела?

- В пределах нормы, - говорит штурман. - Как на параде.

- Сухой?

- Сомневаешься? А ты проверь...

- «Буря»,  МС-17, - вызвал я диспетчерскую. - Посадку произвёл. Машина, груз в порядке. Экипаж в норме... Прошу выслать автомобиль сопровождения и буксир на жёсткой сцепке. Командир.

Эфир молчал.

- Ира, ты слышишь?

В ответ ни гу-гу.

- Дай им очухаться, - говорит Грачёв. - У них сейчас тоже мозги набекрень.

- Ира!

- Да, - наконец, отвечает она. - Я всё слышу, мальчики... Сейчас-сейчас...

- И доложи Первому, что всё в порядке.

Мы покидали модуль через дверь аварийного выхода. Вышли на крыло, оттуда кувырнулись на траву. В лицо ударил ветер, наполненный шумом дождя и деревьев.

Я нырнул под крыло, привалился к горячему баллону шасси. В пачке осталась всего одна сигарета. Я прикурил, сделал пару затяжек, передал сигарету Грачёву. Тот подымил и отдал её Коле.

Эта посадка - один шанс из ста, когда какие-то проценты удачных совпадений, в конечном итоге, складываются в конкретный результат, именуемый чудом. Это был счастливый билет, один на троих.

В раскрытой нише передней стойки шасси, я увидел вывернутый костыль. Из вилки, крепившей проушину гидроцилиндра к фюзеляжу, выскочила ось: в одной из её канавок не было замка. При включении гидросистемы, шток встал в произвольное положение , развернул стойку, а другим концом упёрся в проходившую рядом кабельную трассу. Отовсюду свисала ободранная оплётка, блестел обнажённый металл... Вот и вся причина. Удивительно, как мы только не загорелись.

- Ннда-а, - резюмирует  за моей спиной Грачёв. -  Из-за этого дерьма на всю жизнь воспоминаний.

Из нагрудного кармана курки я достаю видеофон. Набираю код «Радуги», номер Аллы, нажимаю кнопку вызова. Слышны длинные гудки. Ответа нет...

Я не сбрасываю сигнал. Жду.

Ждать пришлось долго.

Наконец, слышу:

- Алё...

Голос мужской - это Толик Лапшин.

- Привет, - говорю я. - Алло... Толик, это я. Позови Аллу.

Он не узнал меня. И куда-то торопился.

- Алё... Вас не слышно... Извините, перезвоните попозже...

- Толик, - говорю я. - Это Касатонов. Включи экран... И позови Аллу.

До него дошло, наконец.

- Женька, - растерянно говорит он. Улыбается, недоверчиво смотрит на меня. - Женька,.. чёрт... Откуда ты?

- Снизу, откуда ещё... Позови Аллу, паразит. Где она?

От моего вопроса он только досадливо отмахивается.

- Да здесь она... Сейчас врач её успокоит... Вы-то как?

Нехорошее чувство шевельнулось в душе.

- Толик, - кричу я. - Я серьёзно: зови Аллу... Бегом!!! Что с ней?

Он оглядывается, машет кому-то рукой, что-то быстро говорит.

Снова поворачивается ко мне. И тоже кричит:

- Женька-а-а!!!  Сукин ты сын!..  Ты понимаешь, что ты наделал?.. Посмотри что творится...

Экран куда-то поехал, выхватывая отдельные  уголки диспетчерской. Сдвинутые столы, возбуждённые лица. О-ё-ёй... Народу-то... битком. Женя Миронов в одной рубашке с закатанными рукавами... красный, вспотевший Михалыч, будто сажал модуль вместе с нами... Вера Крутова с Жанной Никитиной - ну, как же без них... Раскрытая коробка с шампанским, вылетающие пробки...

Толик подносит фужер к экрану, чокается. Его ликующий голос летит с неба, прорывается сквозь завесы облаков, стену дождя и раскаты дальнего грома.

- За вас, ребята!.. За тебя, Женька!... Ты ас, ты... мастер самых бесперспективных посадок,.. ты... чёрт полосатый... Алла, иди сюда скорей... Давай-давай... быстренько...

Алла берёт пенал. Я вижу припухшие глаза, заплаканное лицо.

- Привет.

- Женя,.. - слёзы текут по её щекам. - Я испугалась...  Я испугалась... Разве можно так? ...

- Успокойся. Всё нормально. Видишь, жив-здоров... Скоро поедем к твоим.

У неё задрожали губки.

- Разве это нормально? Что ты такое говоришь? Компьютер просмотрел варианты посадок: благополучный исход - три процента. Три процента!.. Слышишь, нет?  А Хохлов говорит: эти сядут на чём угодно, хоть на палке верхом. На него сейчас смотрят, как на сумасшедшего.

- Так то компьютер, - отвечаю я. - Не ему ж сажать... А Васильич... какой он сумасшедший? Он нормальный мужик. Он мой командир, Алла...

Она плачет, уже в голос... Я впервые вижу, как она плачет

- Что молчишь? Скажи что-нибудь...

- Я тебя люблю! - кричу я ей. - И поэтому со мной ничего не случится... Я ещё не открыл планету, которую назову твоим именем...

Алла смотрит на меня и улыбается сквозь слёзы.

- И я тебя люблю, Касатонов...

По экрану ползут помехи, начинающаяся гроза сбивает сигнал. Ещё какое-то время я слышу её голос: «Алло, алло..», потом пропадает и он. «Радуга» выходила из зоны активного контакта....

- А всё-таки, счастливые мы ребята, - сказал Козлов, подставляя лицо дождевым струям. - За кого ещё так могут переживать?

Он смотрит куда-то вдаль, хмыкает:

- О, катит начальство... Готовьтесь к встрече, мужики. Музыкантов везут или нет?

По посадочной полосе, выжимая всё из движка, летел пикапчик директора космопорта. За ним еле успевал микроавтобус «скорой помощи».

Я усмехнулся:

- Будут сейчас тебе музыканты. Будут пирожки с изюмом... и хлеб-соль на подносе. Прячь лучше уши, гер-рой...

 

 

 

            На предыдущую страницу                                                                                                                         На следующую страницу

 

На первую страницу

 


1 КП (сокр.) - в данном случае командный пост управления кораблём.

2 РККА - (сокр) Рабоче-Крестьянская Красная Армия

3 Цигарка -  свёрнута из бумаги трубочка с табаком, самодельная папироса.

4 Комполка - командир полка.

5 СМЕРШ - органы фронтовой контрразведки.

6 ККП - карта контрольных проверок

7 Глиссада - траектория полёта при снижении