Прикосновение
к Истории
Четвёрка «юнкерсов» прошла над колонной и, сбросив
бомбы, исчезла за верхушками сосен. Налёт длился не более пятнадцати минут, но
его результаты были страшны: растянутая по дороге колонна была почти полностью
уничтожена: горели танки и автомобили, у самого леса бомбы накрыли грузовики с
боеприпасами, они рвались и сейчас, сострясая землю. У моих ног лежал
забрызганный машинным маслом разорванный двигатель с торчащими наружу поршнями.
Отовсюду слышались стоны раненых и дикие крики искалеченных людей. Огонь,
дым....
Голова гудела, как набатный колокол. Уши были
заложены, и я слышал всё, что происходило вокруг, словно, через стену. Рот
забит песком, песок шуршал за шиворотом гимнастёрки, забил голенища сапог. Из
носа шла кровь.
Я вылез из кювета у обочины, нашел свою,
валявшуюся неподалеку фуражку, сорванную взрывом , и вышел на дорогу.
Ко мне бежал начальник штаба полковник Кудряшов. У
него была забинтована голова с проступавшими сквозь повязку свежими пятнами
крови. Голенище сапога разорвано; на эту ногу он прихрамывал
- Товарищ генерал-майор, что же это? - он показал
на всё, что творилось вокруг. - Это же... Даже охнуть не успели...
Что я сам не вижу? За четверть часа такие потери.
- Отставить лирику, - сказал я. - Собери
командиров штаба, кто уцелел, пусть доложат о потерях. Технику и людей отводи в
лес: они сейчас вернутся.
Они - это немецкая авиация, которая весь день
летала куда-то стороной и накрыла нас только под вечер, но так, будто корпус
неделю не выходил из жестоких боёв.
Я взглянул на часы. Двадцать один сорок пять...
Солнце ныряло за лес, жара сменилась вечерней
прохладой. День заканчивался...
Двадцать второе июня тысяча девятьсот сорок
первого года. Проселочная дорога в пятидесяти километрах северо-западнее Гродно
с горящей на ней бронетехникой и автотранспортом механизированного корпуса...
корпуса, которым командовал я...
На дорогу вышел командир стрелковой дивизии
полковник Рябинин. Его пехота во время налёта рассыпалась по полю, что тянулось
рядом. Полем же сейчас она выходила к лесу, темневшему в двух километрах
отсюда.
Рябинин подошёл ко мне, выругался, достал из
нагрудного кармана позолоченный
портсигар, очевидно, кем-то подаренный - на крышке была надпись, которую я не
успел прочитать - открыл его, протянул мне.
- Закуривайте, товарищ генерал... Пожалуйста.
Папиросный дым слегка обжёг горло.
- Ты-то как, Иван Платонович, - спросил я
Рябинина. - Не зацепило нигде?
- Мне что? - поморщился он. - Ребят жалко -
посекло осколками.
- Что в полках?
- Пока не знаю. Выйдем к лесу – оглядимся.. Но
накрыло хорошо: только вокруг меня ... человек сто поминать придётся. Как косой
скосило.
Сплюнул, вытер лицо рукавом.
- Знают дело, ссуки... И наши тоже хороши... Где
прикрытие с воздуха? За весь день ни одного самолёта.
Подъехал бронеавтомобиль разведчиков. Из него
выскочил командир головного дозора старший лейтенант Кириллов - невысокий крепыш
двадцати пяти лет.
- Товарищ генерал-майор...
- Докладывай, - перебил я его.
- На развилке в десяти километрах отсюда, -
Кириллов кашлянул в кулак, покосился на Рябинина. -... Танки противника, очень
большое количество,.. с пехотой на грузовиках и мотоциклисты.
- Куда идут? К нам?
- Пока нет, - старший лейтенант опять покосился на
Рябинина. - По шоссе …. На просёлки не
лезут, но... всё может быть.
- Какими силами?
- Не могу сказать... Наблюдали за ними более часа.
Движение непрерывное.
Это означало, что на исходные рубежи для атаки
сегодня к полуночи корпус не выйдет. Приказ командующего Западным Особым Военным
Округом генерала армии Павлова терял всякий смысл: ситуация менялась на глазах.
Связи нет с утра, радиоэфир забит какой-то ерундой и немецкими маршами.
Посланный в штаб армии связной не возвращался...
Подошёл начальник штаба.
- Товарищ комкор, командиры штаба корпуса
построены...
На обочине выстроились в две шеренги полсотни
командиров.
Сразу обратил внимание, что отсутствуют мой
заместитель полковой комиссар Петраков и начальник медицинской службы военврач
третьего ранга Зверева.
Что-то нехорошее шевельнулось в душе.
- Где комиссар? - спросил у Кудряшова.
Тот в ответ только пожал плечами.
Особист1 тоже руками развёл.
Я подозвал адъютанта.
- Сашка!
- Есть!.. Старший лейтенант Белоусов, товарищ
комкор...
Этому и война нипочём: рот до ушей, затянут
ремнями, пилотка заломлена на самое ухо... Пижон.
- Быстро в хвост колонны, найди медсанбат и
посмотри - там комиссар или нет... И что с ним? Понял?
- Так точно!
- Одна нога здесь, другая там... бе-гом!
Повернулся к строю.
- Товарищи командиры!...
Обе шеренги подались вперёд. Или мне так
показалось...
- Товарищи командиры,.. как только что стало
известно, крупные бронетанковые
соединения противника, наступая из района Сувалок, прорвали боевые порядки
наших войск и в настоящее время продвигаются в глубь советской территории.
Ввиду изменившейся ситуации я принимаю решение нанести удар по германским
походным колоннам. Исходный рубеж для атаки здесь: левый фланг - излучина реки
Неман, правый фланг- опушка леса и железнодорожная насыпь. Фронт - пять
километров. Пойдём двумя эшелонами. Первый эшелон - танковая дивизия полковника
Левченко, второй - танковая дивизия полковника Гордеева. Стрелковые дивизии
полковника Рябинина и подполковника Степаняна вводятся в бой при поддержке
отдельного автобронетанкового батальона подполковника Голубева и отдельного
артиллерийского полка майора Глушко... Общее направление удара - на Сувалки...
Товарищи командиры, прошу достать карты... Уточним задачу...
Нет, это явь, а не сон. Ещё вчера - футбольный матч
на первенство корпуса и холодное пиво, а сегодня - двухсоткилометровый марш по
лесным дорогам, запах отработанного масла и паров бензина, сухость во рту и
этот налёт, накрывший бомбами два танковых полка и колонну с автоцистернами...
Подъехала штабная эмка. Из неё выскочил адъютант.
- Ну?
- Товарищ комкор, - Белоусов перевёл дух. -
Нашёл... Товарищ полковой комиссар в медсанбате... Ранен.
- Что с ним?
- Осколочное в живот... Но был в сознании...
Он говорил ещё что-то, но я уже не слушал. Уже из
машины крикнул Кудряшову: «Готовь приказ о наступлении!», толкнул в плечо шофёра:
- Груздев, в медсанбат! Живее!.. Сашка, марш в
машину!
В глубине леса в овраге сгрудились автофургоны с
красными крестами на бортах. На земле в ряд лежали носилки с раненными... Здесь
уже успели развернуть две общевойсковые палатки, очевидно, под операционные.
Суетились санитары...
- Белоусов, где?
Адъютант махнул рукой в сторону зарослей ольхи.
- Там, товарищ генерал...
Из палатки вышла молодая женщина в полевой
гимнастёрке, в петлицах по шпале - военврач третьего ранга Зверева, хирург. В
руках она держала окровавленный медицинский халат. Увидела нас, повесила халат
на сучок, поправила пилотку на голове.
- Товарищ генерал-майор...
- Где комиссар?
Она кивнула на небольшую ложбинку за кустами.
- Что?
Она вздохнула.
- Проникающее ранение брюшной полости. Большая
потеря крови...
Я повернулся к адъютанту:
- Сашка, иди к машине. Надо будет - позову...
Присел на пенёк, спиной привалился к шероховатому
стволу сосны.
- Ну, договаривай... Безнадёжен?
Она молча кивнула.
- Когда?
- Наверное ночью... Может, утром...
С Петраковым вместе мы прослужили год. Корпус
тогда существовал разве лишь на бумаге. Первый командир, первый комиссар...
Такого замполита у меня больше не будет…
- Неужели ничего нельзя сделать?
Она отрицательно покачала головой.
- Здесь ничего. Да и поздно уже...
Я поднялся.
- Ладно, пойду к нему... Подожди меня здесь.
Полковой комиссар Петраков лежал на брезентовых
носилках укрытый простынёй. На белом, обрамлённом седыми висками лице, застыли
глубоко запавшие глаза, резко обозначились синие от боли губы.
Увидев меня, он приподнял голову.
- Андрей!
- Лежи-лежи, Степан Данилыч, - я присел рядом. -
Не шевелись... Как же так, а?
Петраков вздохнул:
- Так ведь она, злодейка, не спрашивает: так или
эдак... Пришёл черёд и всё тут...
Помолчали.
- Что там? - наконец, спросил комиссар.
- Ты о чём? - не пронял я.
- А ты не понял?.. Почему стоим?
- Тебя ждём, - усмехнулся я.
Он тихо засмеялся, потом закашлял. Сплюнул через
плечо.
- Большие потери?
Я только махнул рукой.
- Шестьдесят две машины вместе с экипажами.
Горючка... почти вся... У Рябинина около сотни бойцов прямо на поле... с
кишками навыпуск. Раненные все здесь...
Он тяжело вздохнул. Покраснели глаза.
- Что впереди?
Я сорвал с головы фуражку, хлопнул её об колено,
выбивая пыль.
Помолчав, ответил:
- Впереди Он... Прёт, как на параде... И конца не
видно.
- Ну и..? - комиссар приподнялся на локте. Сквозь
бинты, светившихся из-под разорванного кителя, проступила кровь.
- Да лежи ты, - я поправил, подложенную под его
голову, скатанную шинель. - Нельзя тебе шевелиться.
Он только хмыкнул.
- Мне, Андрюша, теперь всё можно... Абсолютно...
Тут никаких иллюзий.
- Да ну?
- Без да ну! Рановато, конечно, в пятьдесят два
года... Но ничего не поделаешь - судьба!.. Так что ты решил?
Где-то далеко, западнее лесного массива, где мы
сейчас находились, изредка бухала артиллерия. С опушки за оврагом доносился
рокот работающих двигателей: танки дивизии полковника Левченко выходили на
исходные рубежи.
- Не тяни, Андрей.
- Ударим, - ответил я. - Приказ уже в дивизиях.
- Когда?
- Сегодня ночью. Отведём тылы и ударим. Нам
деваться некуда.
- За пятьдесят километров до исходного рубежа?..
Я махнул рукой.
- Там уже немцы... не обойти. Начнём здесь...
Комиссар вздохнул.
- Что соседи? Молчат?
Я кивнул. 6 мехкорпус Хацкилевича находился
немного западнее на реке Нарев в составе 10 армии; 11 мехкорпус Мостовенко
должен быть юго-восточнее. Где-то рядом, но наверное, всё-таки позади нас, тоже
на марше, был 6 кавалерийский корпус Никитина. Связь со штабом 3 армии
отсутствовала с утра. Прибывший в район Гродно заместитель командующего округом
генерал-лейтенант Болдин находился где-то в войсках и не давал о себе знать.
Координации действий не было никакой. Бронированный кулак, способный ударить
всеми корпусами во фланг наступающей немецкой группировке, превращался в ладонь
с растопыренными пальцами. И, похоже, мы начинали первыми...
Подошёл Белоусов.
- Товарищ комкор, - сказал шепотом. - Вас на
связь...
- Кто?
- Начальник штаба товарищ полковник Кудряшов.
- Что там?
- Не могу знать... Вас требуют.
- Сейчас...
Комиссар смотрел на меня влажными глазами. И
почему-то улыбался.
- Иди, Андрюша... Иди-иди.
Я наклонился к его лицу. Петраков тяжело дышал.
- Я скоро, Степан Данилыч...
Он поморщился.
- Не надо. Ступай... Ты, вот что... Прикажи, чтобы
мне вернули всё, что забрали, - он виновато улыбнулся. - И пистолет тоже... Я
напишу письмо - перешлёшь моим, добавишь, там, от себя что-нибудь, расскажи
всё... Партбилет, документы мои передашь в политуправление округа... Андрей, ты
слышишь меня?
- Слышу.
- Далеко меня не вези: положишь здесь вместе со
всеми.
- Степан Данилович...
- Всё. Такова моя последняя воля... И без
эмоций... Мальчишка ты ...
- Ну да, - я только усмехнулся. Не в первый раз
слышу от него такое...
- Не обижайся. Тридцать семь лет - это не возраст,
товарищ генерал-майор. Выскочил ты на Испании. И всё тебе сразу: престиж, академия...дивизия,
корпус...- взлёт, а не восхождение. Да только дела видишь как складываются -
одной академией не закроешься. Тут жизненный опыт нужен, а набирать его времени
уже нет... Хитрость, умение обманывать - сейчас без этого никак... Посадили
вас, молодёжь, на танки, думаете, всё проломите до самого Берлина? Хочется
верить... только пока не совсем это получается. А обороняться вас кто-нибудь
учил?..
- Степан Данилович, товарищ полковой комиссар, - я
старался его успокоить. - Это что за настроения такие пораженческие, а? Непорядок...
Он закрыл глаза рукой, отвернул лицо.
- Наболело. Видишь что творится? Где соседи? Где
авиация? Где связь?
- Подожди, всё будет... Очухаемся! Ещё
потягаемся... И не везде ж, наверное, плохо.
Петраков долго молчал, смотрел куда-то за верхушки
деревьев.
Наконец, ответил:
- Ладно. Это я так... Береги себя, Андрей. Удачи
тебе... Всё. Иди...
Я нахлобучил фуражку, пожал холодное запястье его
руки. Поднялся, отдал честь.
Петраков слабо махнул рукой.
... В штабной эмке адъютант протянул мне микрофон
полевой рации и наушники.
Начальник штаба доложил, что движение немецких
войск по шоссе Белосток- Гродно-Сувалки прекратилось. Танки Левченко, занимая
исходные рубежи, вышли на немецкую мотоколонну, передовой отряд. Колонна
уничтожена, захвачены пленные - один обер-лейтенант, два унтер-офицера, пять
рядовых ... Сто сорок первый моторизованный полк вермахта... Наши потери:
шестеро красноармейцев, трое ранено... В расположение дивизии Рябинина вышло
большое количество беженцев из числа гражданского населения. Шли от границы...
С ними наш лётчик, лейтенант. Документы в порядке. Говорит со сбитого
бомбардировщика. Экипаж погиб. Доложил, что разбомбили мост через Неман. Если
это так, то понятно куда делись немецкие войска на шоссе Гродно-Сувалки -
соседняя переправа ниже по реке в четырнадцати километрах отсюда...
- Андрей Георгиевич, может, пошлём туда
разведчиков? Тут недалеко. Два моста не один, на переправе, возможно, скопление
техники. Ударим ночью, опять же
горючее... Проверим, а?
- Давай, - отвечаю. - Что ещё? Связи со штабом
армии так и нет?
- Никак нет.
- Понял...
Посылай разведку. Лётчика этого давай ко мне. У тебя всё?
- По моим делам всё?
- А не по твоим? - я уже чувствовал какой-то
подвох.
- Да тут.., - у Кудряшова даже голос изменился. -
К начальнику особого отдела прибыли трое сотрудников НКВД, требуют роту красноармейцев...
- Как они здесь оказались?
- Я приказал пропустить.
- Что им надо?
- Я же сказал: роту красноармейцев.
Я начинал терять терпение.
- Полковник, не тяните. В чём дело?.. И причём
здесь наш особист?
У меня засосало под ложечкой. От этих «друзей»
добра не жди. Ребята ещё те...
- Тут такое дело.., - начальник штаба бухнул,
словно, с плеча рубанул. - В общем, им
нужна рота для ликвидации этапа заключенных.
Начинается.
- Какой ещё ликвидации?
- Для расстрела, какой же ещё?
- Не понял?
Кудряшов вздохнул:
- Да что тут понимать? Расстрел заключенных, ввиду
невозможности этапирования из мест заключения в глубь советской территории...
Боятся, что к немцам попадут.
Ну, не суки ли, а?
Такие же вот мордовороты в прошлом году, у меня на
глазах, арестовали моего старого друга Лёшку Золотарёва- однокашника по танковой
школе и академии. Вместе с ним мы прошли Испанию и Халхин-Гол. Сын деревенского
пастуха оказался врагом народа. Его взяли в Крыму, в санатории РККА, прямо в
комнате, где нас поселили. Лёшка исчез, а мне сказали: служи дальше...
- Митрофан Игнатьич, - спросил я начальника штаба.
- А особист-то наш чего? Или, как страус, голову в песок?
Кудряшов долго молчал, наконец, ответил:
- А что Титов? Говорит - это не в его компетенции.
Послал к вам.
Лучше бы их он куда подальше послал.
- Товарищ генерал-майор, ну так как?
Спросил бы он что-нибудь полегче.
- Большой этап?
- Четыреста человек.
Четыреста душ, которых сейчас вешают на мою
совесть. Скорее бы ночь...
- Вот что, полковник, - я старался говорить как
можно спокойнее. - Передайте сотрудникам НКВД, что корпус выполняет свою боевую
задачу... А если им конвоировать будет некого, то сегодня же ночью они окажутся
здесь, на передовой. Приказ проконтролирую лично... Так и передай, понял,..
если у особиста нашего язык отсох?
- Так точно! Товарищ генерал, вы рискуете...
- Это моя профессия... рисковать. Но корпус
позорить не дам! Остальное, как сам посмотришь. На чём они приехали?
- Штабная машина. Эмка.
- Машину заправить, гостей накормить и отпустить с
миром. Пусть Титов этим займётся - на это, я думаю, у него ума хватит. А чтобы
долго они тут не задерживались, скажи, что время военное - авиация, неровен
час, может налететь... И проводи, желательно, побыстрее. Вопросы?
- Вопросов нет, Андрей Георгиевич. Ну, знаете... Я
бы так не смог.
- Поэтому ты начальник штаба, а не командир
корпуса... У меня вопрос: когда автобат Грищенко подойдёт за раненными?
- Через час.
- Принято. У тебя всё?
- Так точно!.. Товарищ генерал, что с комиссаром?
- Плохо, - глухо ответил я. - Всё?
- Всё.
- Конец связи...
Я бросил микрофон на сидение эмки, хлопнул
дверцей.
Чёрт те что... От соседей никаких сведений, штаб
армии молчит, что творится вокруг неизвестно, зато энкаведешники тут как тут-
да ещё требуют содействия... Бедный Лёшка... Узнав, что опера пришли его
арестовывать, он, недолго думая, одел на голову одного из них гостиничную
тумбочку. Тот и охнуть не успел, как его сытая рожа оказалась запечатанной
между фанерными перегородками. Лёшка что-то кричал о письме к товарищу Сталину,
которое он напишет, об отношении к орденоносцам... Где он сейчас - комбриг
Золотарёв?.. А стоимость тумбочки потом с меня удержали. С Лёшки-то чего взять?
... Она ждала меня там же, где я её оставил.
Сидела на пеньке возле сосны, подобрав коленки, уткнув лицо в сложенные
лодочкой ладони. Услышав мои шаги, оглянулась.
- Андрей...
Молва помолвила нас задолго до того, как мы начали
с ней встречаться. Я не в обиде. Мне даже понятно: я одинок, семьёй так и не
обзавёлся, она тоже не замужем в свои двадцать шесть... На Руси это непорядок.
У нас привыкли жить парами...
Я присел рядом с ней. Достал портсигар.
- Ну, что? Поговорил со Степаном Даниловичем?
Я кивнул. Комиссар, комиссар... Он обещал быть
тамадой на нашей свадьбе. У Данилыча бы это хорошо получилось... Мужик он очень
компанейский. Мы с ней познакомились-то у него в доме - супруге Петракова,
Варваре Алексеевне, в тот день пятьдесят лет исполнилось. И потом... всё смеялся:
чем свидания в зоопарках да в кино устраивать, за сто километров от гарнизона,
лучше к нам в гости чаще ходите.
Из кармана я достал носовой платок, вытер лицо.
- Вера!
Она повернула ко мне лицо. В глазах тревога и
ожидание.
- Что?.. Что с тобой?
Я только отмахнулся: на лирику времени не было.
- Слушай меня... Во-первых, отдай Степану Данилычу
всё, что вы у него забрали... Всё! - резко повторил я, увидев, как дёрнулось её
лицо. - Сама отдашь... Письмо он
напишет,.. передашь вместе с документами в политуправление округа - там
перешлют в часть, где Костя служит. Или Варваре Алексеевне,.. если вдруг
увидишь...
Она всхлипнула:
- Ох, Андрей...
Я обнял её за плечо, прижал к себе.
- Ну, ну... Давай без истерик,.. товарищ военврач
третьего ранга. Отставить слёзы...
Слушай дальше. Через час сюда подойдёт автобат Грищенко. Грузи на машины
раненных и уходите на восток. Пойдёте проселками, на шоссе не соваться ни в
коем случае! Уходите на Минск. К нам в гарнизон ни ногой - это приказ, ясно!
Там уже немцы... Прямо на Минск. Приказ вы оба получите: и Грищенко, и ты - это
для тех, кто вас в пути остановит... Дальше... - я достал из нагрудного кармана
сложенный вчетверо листок. Протянул ей. - Это адрес матери и сестры... Когда
всё закончится, найдёшь их, всё расскажешь,.. если не забудешь, конечно, - я
улыбнулся.
Она заплакала. Громко, по-бабьи, в голос, не
стесняясь ходивших мимо людей. Слезы ручьём текли по лицу, она не обращала на
них никакого внимания. Всё-таки я, наверное,
не самый последний на этом свете человек, если по мне может плакать
такая женщина...
- Вера! - я вытирал ей слезы тыльной стороной
ладони. - Прекрати... Это что такое? Я пока живой... Товарищ военрач... Вера
Ивановна...
Бесполезно. Она пыталась улыбаться, кивала
головой, но справиться с собой не могла.
-Всё, всё, всё,.. - мне это начинало надоедать. -
Мы же знали, что это когда-то случится... Надо быть готовым.
- Готовым? - она дёрнула плечами. - Да разве мы
думали, что всё так повернётся? Сидим в лесу, как разбойники, высунуться
боимся; бомбят нас среди бела дня... Немцы, как у себя дома...
Её слова, как камень по голове.
- Ничего, - ответил я. - Это только начало. Мы ещё
посмотрим кто кого...
Она затрясла головой.
- Перестань. Ну-ка, выше нос.... Мы им ещё
покажем... Как там: «Броня крепка и танки наши быстры. И наши люди мужества
полны. В строю стоят советские танкисты- своей великой Родины сыны...». Придёт
и наш черед...
Вроде, помогло: она усмехнулась, поправила Золотую
Звезду на моей груди.
- Извозился совсем... Пора стираться- лампасы,
вон, в грязи какой-то. Не стыдно, товарищ генерал-майор? Какой пример вы
подаёте подчинённым?
Я беспечно махнул рукой.
- Немец помог. Но сапоги сейчас начищу, ей-ей...
Слово генерала.
Губы её тронула лёгкая ухмылка. Взглянула на меня,
прищурив глаза.
- Слово генерала, -передразнила она. - Генерал
должен сидеть в штабе и оттуда управлять войсками, а не по кустам ползать.
Мне оставалось только отговариваться.
- Ну,.. я
же боевой генерал... И... упражнение для брюшного пресса. Мне одна моя знакомая
рекомендовала гимнастику по утрам.
Кольцо её рук сомкнулось вокруг моей шеи.
Прижалась всем телом, так что кровь застучала в висках... Выбрала время...
- Вера, -я чувствовал себя неловко. - Вера,
перестань... Люди же ходят.
Она не слушала.
- Какая это знакомая, а? - спросила ехидно. -
До-ло-жи. Я ей глаза быстренько выцарапаю.
- Хорошая знакомая, -отвечаю. -Даже очень.
- Как зовут?
Это у неё шутки такие. И не предупреждает, когда
смеяться можно.
- Зверева Вера Ивановна её зовут... Не слышала о
такой? Тоже врач, между прочим...
Где-то недалеко упал снаряд. Рвануло так, что
сорвало листву с деревьев. Посыпались сухие сучья, куски коры.
Она встревожено оглянулась на взрыв.
- Не бойся, -успокоил я её. - Это шальной, в
стороне... А мне пора....
Она больше не плакала. Смотрела на меня как-то
отрешённо, так что щемило грудь и хотелось уйти. В её глазах застыло мгновение,
разорвать которое было выше моих сил.
« Ужель среди часов тоски и
гнева
Прошедшее исчезнет без следа,
Как лёгкий звук забытого напева,
Как в мрак ночной
упавшая звезда?»
Мне почему-то вспомнились эти стихи Апухтина,
когда я уходил от неё. Я сказал ей, чтобы берегла себя, что я найду её - пусть
только оставит свои координаты в штабе округа. Я ещё что-то говорил, а она
смотрела на меня глазами взрослой девочки и кивала в ответ головой. Она во всём
соглашалась со мной, старалась улыбаться и даже не плакала. В последний момент
она своим женским первобытным чутьём поняла - больше мы не увидимся никогда:
прямо от неё я уходил в неизвестность...
И всё-таки она меня окликнула... Негромко, но я
услышал. Голос её остановил меня. Но оглядываться я не стал: примета плохая.
Поднял руку и пошёл к машине.
... Возле эмки стоял мотоцикл рассыльного. Рядом
на траве сидели адъютант с шофёром, рассыльный сержант Пастухов и незнакомый
лейтенант в лётном комбинезоне c разорванным от плеча до локтя рукавом. По щеке
к виску протянулась широкая свежая царапина. Лётный шлем с разбитыми очками был
заломлен на затылок
Увидев меня, все встали. Лётчик шагнул ко мне,
вскинул руку к виску.
- Товарищ генерал-майор, лейтенант Касатонов...
Одиннадцатая авиационная дивизия. При выполнении задания командования, был
сбит... Экипаж погиб. Задание выполнено...
Снова рванул снаряд, но не в лесу, а дальше на
поле. Надо спешить с медсанбатом.
- Что за задание? - спросил я, оглянувшись на
взрыв.
- Уничтожить переправу через Неман. Это недалеко
отсюда.
- Белоусов, - окликнул я адъютанта. - Карту... Что
у вас со щекой, лейтенант?
Тот отмахнулся:
- Спускался на парашюте, зацепился за сосну...
Комбинезон, вот, ещё разорвал...
- Ладно, до свадьбы заживёт. Или уже женатый?
Тот смутился.
- Никак нет, товарищ генерал... Успею ещё.
Адъютант расстелил карту на капоте машины.
- Лейтенант, подойдите сюда.., - подозвал я
лётчика. - Покажите, какой мост вы накрыли?
Лётчик подошёл ближе, ткнул пальцем в карту.
- Вот здесь, товарищ генерал-майор... Он и есть.
- Ну?
- Так точно, он самый.
Парень поднял на меня глаза, обиженно поджал губы.
- Можете проверить. Я специально лишний круг дал,
чтобы убедиться...
... Я нажал на «паузу». Остановил программу.
Поднял забрало виртуального шлема. Протер виски. Включил монитор, уткнулся в
экран... Не может быть...
Перед генералом стоял Васька - мой единственный и
неповторимый братец, неизвестно как оказавшийся в белорусских лесах в середине
прошлого столетия.
Эту прекрасно выполненную компьютерную
программу я нашёл в кабинете отца, куда
забрёл от нечего делать, в ожидании нашего с Аллой отъезда в Лосево на озеро
Вуокса.
Об этой поездке мы договорились ещё со вчерашнего
вечера: Алла захотела посмотреть на пороги и, заодно, побывать на Ладоге В полдень
они с мамой уехали в Город и не вернулись до сих пор. Можно было, конечно,
связаться с ними, но я не торопил: у них свои дела, а до Лосево рукой подать -
чуть больше часа езды по автостраде.
У родителей мы гостили уже пятый день. За это
время мы с Аллой исколесили весь Питер с окрестностями... Эрмитаж, Русский
музей, петергофские фонтаны и Царскосельский лицей, Гатчина и Павловск- ей было
интересно всё. Стоило маме за ужином начать расспрашивать нас о наших поездках
и посоветовать «прокатиться и взглянуть», как Аллочка тут же загоралась:
едем...
Так было и вчера. Мама, выслушав монологи Аллы о
нашем посещении выставки картин Айвазовского в питерском Манеже, спокойненько
произнесла:
- Аллочка, у нас же тут Ладога под боком. Погода
хорошая, штормов нет... Вода, правда, не совсем для купания.... Очень советую
посмотреть; вам будет с чем сравнивать - всё-таки вы с Байкала... Заодно
посмотрите на пороги: сейчас сезон для спортсменов...
Этого было достаточно: Алла уже через полчаса
тормошила меня:
- Женя, отвези меня на природу... Я хочу на
Ладогу.
Я не отмахивался. Какая разница, где отдыхать.
Сказал только, что проедем сначала в Лосево, на Вуоксу, так удобнее, а потом
проскочим до Приозерска.
Сегодня утром позвонил Хохлов. Спросил, как дела,
чем занимаемся, как Алла? Потом, как бы между прочим, сказал, что в Черняково
не всё получается: там просят ещё трое суток. Не то, что у них там не клеится-
просто, ребята не успевают.
- Так что отдыхайте, трое суток у вас ещё в плюсе.
Особых новостей на «Радуге» не было, да, я Хохлова
и не спрашивал: накануне звонил Виталик Овчаренко - тот больше в курсе всех наших сплетен....
В ожидании возвращения Аллы из Города, я забрёл в
кабинет отца. Надо было убить время, а батин кабинет для этого самое подходящее
место. Дёрнуло меня сесть за компьютер...
Программа стояла на автозапуске. Называлась она
«Действия механизированного корпуса в начальный период Великой Отечественной
войны». Сначала прошли титры, заставка, ссылки на архивы, видеоматериалы... Мне
ничего не оставалось делать, как одеть маску и отключиться от мира сего...
Да, этот лейтенант очень был похож на Ваську.
Вернее, братец на него, поскольку разница более чем в сто двадцать лет - срок
существенный. Васька, правда, был повыше ростом с более нежными чертами лица -
совсем ещё домашний ребёнок. Лётчик со сбитого бомбардировщика, хоть ростом
немного подкачал, но выглядел более внушительно: резко очерченные скулы,
решительное выражение лица. Потеряв машину и экипаж, он держался великолепно.
Но прикушенная нижняя губа.. - это
Васькино. Тот так же делает, когда дуется на кого-то...
Я погасил окурок, снова опустил забрало
виртуального шлема.
... Лётчик стоял передо мной и молчал. Обиделся.
Ему можно... А мне на кого обижаться за налёт «юнкерсов» полтора часа назад..?
Родное небо, надёжное закрытое от врага сталинскими соколами в песнях и книгах,
на учениях и манёврах, в лозунгах и народной молве, оказалось враждебным,
несущим смерть.
- Лейтенант, - воспитывать его мне не хотелось. -
Машину-то как потеряли?
Лётчик опустил голову, весь как-то сжался. Тяжело
вздохнул, махнул рукой.
- «Мессеры»... На наборе высоты. Откуда взялись -
так и не понял. А тут ещё стрелок-радист докладывает: перекос ленты, хвост открыт...
- Сколько их было?
- Трое... Долбили грамотно: как на полигоне.
Встали в круг и по очереди... От плоскостей ошметки так и полетели... Правый
двигатель горит, машину не удержать... Дал команду прыгать- так ребят очередями
в воздухе посекли. Я последний вывалился, да прошёл затяжным - это и спасло
- А это? На сосне, значит? - Я указал на
разорванный комбинезон.
- Да, - снова отмахнулся он. - По сосне проехал,
пока на суке не повис. Хорошо люди видели- помогли... Всё, отлетался...
Этот парень мне нравился. В нём не было
угодничества, держался он с достоинством. Не смущали его генеральские звёзды на
моих петлицах и то, что видит он меня первый раз и, кто знает, что у меня на
уме. Чувствовалось, что дело своё он знал и сделал всё, что мог. Такие ребята способны
на многое...
- Груздев, - обернулся я к шофёру. - У нас там
поесть что-нибудь найдётся?
- Есть немного, товарищ генерал-майор.
- Давай.
Шофер вытащил из кабины вещевой мешок, не торопясь
развязал его, достал оттуда банку тушенки, завёрнутую в тряпицу, краюху хлеба,
соль в спичечном коробке, алюминиевую флягу с водой, кусок сала, взявшегося
невесть откуда, и банку рыбных консервов. Выложил все это на капот, достал нож,
открыл банки, нарезал хлеб крупными ломтями.
- Прошу, товарищ лейтенант, угощайтесь.
Парень покосился на мою Золотую Звезду.
- Давайте-давайте, - хмыкнул я. - Давно не ели?
- Со вчерашнего вечера.
- Ну, - я снова хмыкнул. - Непорядок в ВВС.
Воевать надо на сытый желудок. Начальство-то куда смотрит?
Лётчик искоса смотрел на меня. Наверное соображал,
стоит говорить или нет. Наконец, ответил:
- Не до того сейчас... У нас в дивизии от матчасти
с утра одни головешки, аэродром, наверное, до сих пор горит... Когда на задание
уходил, дымил вовсю. И целый день бомбят без передышки... В полку всего два
самолёта осталось,.. теперь один уже...
Не знаю почему, но я не удивился. Весь день меня
мучила мысль: где наша авиация?
Немецкие бомбардировщики летали нахально, без всякого прикрытия.
Поневоле в голову закралась мысль: что-то здесь не так. Удар вермахта был так
силён, и, в первую очередь, досталось нашим самолётам. Здесь всё понятно:
господство в воздухе- главный козырь в наступлении.
Лётчик не ел, а глотал. Куски тушенки отправлял в
рот, заедая хлебом. Меня он уже не стеснялся. Голод не тётка...
- Груздев, - спросил я шофёра. - Сало-то где
умыкнул?
Водитель только засопел.
- Ну же, Груздев?
- У Брони разжился, товарищ генерал. Отвёз вчера
вас на стадион и к ней заехал. Вот, дала...
Бронислава- это объект его вздыханий за последние
три месяца. Жила она с родителями на окраине города в своём доме. Родители её
держали скотину.
- Кроме сала больше ничего не дала?
Расхохотался Сашка Белоусов за моей спиной. Он-то,
паразит, знал о груздевских шашнях гораздо больше меня.
- Товарищ генерал-майор...
- Вот выйдем из боя, - продолжал я. - Первым делом
надеру тебе уши. Или десять суток... без Брони.
Груздев воспринимал всё всерьёз.
- За что, товарищ генерал? За сало?
- За то, что кроме сала больше ничего не дала.
Плохо просил значит.
Даже лётчик, удивлённо оглядываясь на меня,
смущённо заулыбался.
- Зря, товарищ генерал, - смеясь, заступился, за
шофёра Белоусов. - Покоя лишитесь, гарантирую... Бронислава вам прохода не
даст.
- Переживём... Что, лейтенант, подкрепились?
Тот убрал остатки еды в вещевой мешок.
- Благодарю за угощение... У меня просьба, товарищ
генерал-майор, разрешите?
- Попробуй.
Парень кашлянул в кулак.
-Товарищ генерал-майор, разрешите остаться в
корпусе? На любой должности.
О чём он думал, я не знаю. Наверное, просто не
рассчитывал скоро получить самолёт и снова оказаться в небе. Но, а здесь-то он
зачем?
- Не разрешаю, - ответил я. Указал на палатки
медсанбата. - Видите, красноармейцы городок сворачивают? Пройдёте сейчас туда,
найдёте военврача Звереву. Скажете, что генерал приказал подвезти вас до
ближайщего аэродрома. И чтобы через час вас в расположении корпуса не было.
Приказ ясен?
- Но товарищ генерал,..
Я знал, что он мне скажет. И не стал даже слушать.
- Всё! Больше никаких просьб. Рождённый ползать
летать не может... А вы можете,.. ну и летайте себе на здоровье... ... Зачем вы
мне нужны? Танк не самолёт- машина серьёзная. Вас за рычаги не посадишь. И
вакансий у меня, сами понимаете, нет... Поезжайте, лейтенант... В небе вы нам
во как нужны... позарез.
Летчик сорвал с головы шлем, бросил его на капот
эмки.
- Да нет у нас больше самолётов... Все пожгли ещё
утром. Вернусь в дивизию, что мне там делать?
- Подождёте пока новые подойдут. Навоюетесь ещё...
Парень расстроился всерьёз.
- Когда они подойдут? Таких как я знаете сколько?
- Не знаю и знать не хочу, - отрезал я. - Всё,
хватит ... Сколько вам лет, лейтенант?
- Двадцать один.
- Ну вот. Какие ваши годы? Набьете себе ещё шишек.
И не раз... А за мост спасибо, вы нам очень помогли.
Парень слушал меня и думал о чём-то своём. Его
взгляд рассеянно блуждал по плывшим над нами облаками, верхушкам деревьям,
время от времени останавливаясь на мне. Конечно, он понимал, что я прав и
поэтому особо не дёргался. Сказал генерал: «Пошёл вон», значит, надо идти куда
приказали. В армии только так...
- Что притихли? - спросил я его. - Устали? Ничего,
в дороге отдохнёте. Поспите, если удастся...
Лётчик вздохнул:
- Ребят жалко... И машину тоже - совсем новая
была. Двух месяцев ещё нет, как её получил, как раз, перед Первомаем... - он
вытер ладонью заблестевшие глаза. - В праздник событие обмыли, чтобы дольше
летала... Только на один день нас и хватило... Благодарю, некурящий, - он
отмахнулся от протянутого белоусовского портсигара. - Один день, два вылета
и... ни машины, ни экипажа...
- Когда первый раз летали? И куда? - спросил я.
Парень понял меня.
- Да нет, не сюда... На Белосток в девять утра,..
как только воронки на поле засыпали... Начштаба полка говорит, высоко не
забирайся, посмотри, что внизу делается... Только не дошли мы... Все дороги
немецкой техникой забиты, чешут, словно, у себя дома... Не прошли и половины
маршрута, смотрю, посреди поля эшелон стоит,.. поезд обыкновенный,
пассажирский.... А вдоль насыпи идут танки и
в упор лупят по вагонам... Огонь, дым... Люди по полю бегут, а за ними
на мотоциклах гоняются и из пулемётов... Штурман мой, Мишка Кропоткин, говорит:
«Командир, давай сделаем что-нибудь. Сил нет терпеть это безобразие»... В
общем,.. - лётчик сжал кулаки. - Что с собой было- всё на танки и свалили... А
потом на бреющем из пулемётов... Вернулись на аэродром, я начальнику штаба
доложил, тот только рукой махнул...
... За спиной хлопнула дверь, послышались шаги. Я
откинул забрало шлема, обернулся.
Это вошёл отец.
- Мы весь дом обыскали, можно сказать, с ног
сбились в поисках, - сказал батя. - А он тут за машиной устроился... Или
передумал ехать?
Он подошёл к столу, включил монитор, долго смотрел
на экран.
- Да-а,.. - только и сказал. - Ты бы, хоть фамилии
поменял... И даты тоже... Оставил всё как есть. Зачем тебе это?.. Хочешь спасти
корпус?... Бесполезно...
Выбил из гнезда пластиковую таблетку с программой,
сунул в нагрудный карман рубашки.
- Больше ты её не увидишь.
- Слушай, пап, - я повернулся к нему. - Ведь это
самая настоящая машина времени. Реальность стопроцентная.
Отец только усмехнулся.
- Я не знаю, что такое машина времени. Но есть
возможности систем программирования. Собрали всё, что известно о тех событиях:
хронику, фото, воспоминания участников... Компьютер всё обработал - вот тебе
результат. Но ты прав - всё так и было.
Посмотрел на меня, грустно улыбнулся.
- Не пытайся обмануть Историю. Тот генерал был
далеко не дурак... И он сделал всё, что мог. Но силы были слишком неравны.
- Он что, погиб?
Отец кивнул.
- Двадцать четвёртого июня вечером. Сгорел в своём
КВ2. Сожгли его из огнемётов.
- А Вера?
- Она раньше. Утром двадцать третьего июня на
автоколонну вышли немецкие танки... Могла уйти в лес, но не захотела оставить
раненных...
- А лётчик?
- Тот ещё повоевал до середины сорок третьего...
Погиб в битве за Днепр.
За окном перешептывалась листва, словно, голоса
тех, кого уже давно нет на свете.
Батя присел на диван, закурил.
- Не трогай их. Им сейчас нужен только покой, они
его заслужили... Иначе, так может аукнуться- охнуть не успеешь... И в самый неподходящий момент...
- Зачем же ты тогда держишь её дома- эту
программу? Из-за этого лейтенанта, да?.. Он кто - наш родственник?
Отец кивнул.
- Это прадед моего отца, твоего деда... Вот так,
Женя... Ладно, иди собирайся: мама с Аллой вернулись. Вам пора...
... Расчерченная заштрихованными стрелами и
линиями разделительных полос серая лента автострады неслась под капот нашего
«Витязя» чтобы вынырнуть, через мгновение, из-под автомобиля и исчезнуть за
ближайшим поворотом. «Витязь», словно обрадованный встрече с дорогой, довольно
урчал двигателем, шуршал скатами шин, слегка покачиваясь на поворотах. На
дисплее датчика скорости бегали цифры в диапазоне сто двадцать-сто двадцать
пять километров в час. В салоне негромко играла музыка- это Алла настроила
преёмник на какую-то радиостанцию, передающую американский джаз. Сама она
сидела рядышком и глазела по сторонам, на всё, что пролетало мимо, время от
времени оборачиваясь ко мне. По обочинам тянулись берёзовые рощи вперемешку с
сосновыми борами, яркой июньской травой и поросшими мхом гранитными скалами.
Я люблю нашу природу: ухоженный лес, где можно
спокойно гулять в спортивных тапках или сандалиях, не опасаясь поранить ноги. Корабельные
сосны тянутся к небу стройными свечками, а берёзы купают свои ветви в водной
глади речек и озёр в бесчисленном множестве разбросанных по всему Карельскому
перешейку. Я люблю наши белые ночи с их звенящей тишиной и серый питерский
дождь, под который так хорошо думать или просто бродить, подняв воротник плаща.
На орбите, когда станция проходит над Европейской Россией, я всегда глазами ищу
эту перемычку суши между Финским заливом и Ладогой. Меня всегда тянуло сюда.
Здесь мне всё знакомо, здесь я вырос. Есть, конечно, на земле места лучше и
краше, но нет ничего милее родины... А она у каждого своя...
Немного не доехав до Лосево, на развилке
Петербург-Приозерск-Выборг я свернул на выборгскую автостраду и, проехав по ней
с километр, свернул ещё раз в сторону выглянувшей из-за кустов водной глади. На
берег вела дорога из плотно утрамбованного песка. В глубине берёзовой рощи у,
забитого катерами, лодками и водными мотоциклами, канала, уходящего в сторону
большой воды, разместился бревенчатый коттедж с мансардой и балконами. Рядом с
домом росли аккуратно подстриженные кусты, от него через рощу во все стороны
протянулись лучи пешеходный дорожек. Чуть поодаль стояли беседки для отдыха.
Берега канала были обрамлены свежевыкрашенными деревянными парапетами с
ввинченными в них стальными кольцами для привязи лодок и катеров. Тут же в роще
разместился ещё один бревёнчатый дом, немного поменьше первого, с верандой, откуда доносилась негромкая
музыка; через окна были видны столы, за которыми, впрочем, никто не сидел. На
перилах широкого крыльца сидели двое молодых людей в светлых рубашках и
галстуках-бабочках.. Ребята курили...
Сразу за рощей начиналась широкая песчаная коса, а за ней простиралась
пятнадцатикилометровая зеркальная водная гладь, с плывущими в ней вечерними
облаками.
Мы заехали на автостоянку. Машину я загнал под
навес. Посмотрел на Аллу.
- Выходим. Приехали.
Она оглядывалась по сторонам.
- Это что? Куда ты меня привёз?
- Озеро Вуокса. Здесь мы остановимся.
- Это где пороги?
- Да... Там за мысом. Я тебе покажу.
- А Ладога?
Спиной она слегка прижалась ко мне и, запрокинув
голову, смотрела в глаза.
- Ладога будет завтра вечером. Это немного дальше.
Сегодня остановимся здесь.
С заднего сидения вытащил дорожную сумку с вещами.
- Ну, идём устаиваться?
- Пошли, - Алла продолжала крутить головой по
сторонам. - Знаешь, тут так красиво, но почему-то не видно людей. Где же
отдыхающие?
- Отдыхают, - ответил я, проходя на крыльцо. - А
мы с тобой кто?..
- Какой же ты отдыхающий? Ты, Касатонов,
командированный...
В фойе за столиком с табличкой «Администратор»
сидела полная женщина лет сорока трёх-сорока пяти. Кроме неё в помещении никого
не было. Дама явно скучала. Перед ней лежал какой-то журнал с кроссвордом во
весь лист.
Увидев нас, женщина отложила кроссворд.
- Добрый вечер, молодые люди. Откуда прибыли?
- Из Петербурга, - ответил я. - Добрый вечер.
- Слушаю вас.
Я усадил Аллу на свободный стул.
- Нам нужен двухместный номер... На сутки.
- Два одноместных номера, пожалуйста, - поправила
меня Алла, очень мило улыбнувшись при
этом.
Ох, достанет она меня когда-нибудь,.. недотрога
иркутская...
Дама с сочувствием покосилась на меня.
- Мадам, прошу вас, не слушайте, - вежливо
попросил я администратора. - Барышня шутит... У неё по распорядку дня сейчас
самое время шутить. Причём, именно в такой форме... Один двухместный номер,
пожалуйста.
- Два одноместных номера, - Алла снова полезла в
бутылку. - А мой спутник пусть не беспокоится - я согласна оплатить оба...
Женщина уже не скучала. Скорее, наоборот... Она с иронией смотрела то на меня, то на
Аллу. Наверное, ждала, чья возьмёт...
- Мадам, прошу вас... двухместный номер.
Администратор захихикала. Поднялась, прошла за
стойку портье, вернулась с ключами.
- А ну вас... Вот ключи от двухкомнатного номера.
Разберитесь сами, кому, где спать... Давайте ваши документы.
Отсканировала наши данные. Паспорта подала мне,
ключи от номера - Алле.
- Оплата в любой удобной для вас форме, в течение
месяца... Номер в мансарде, лестница налево по коридору. Кафе во дворе, можно заказать
в номер- меню в найдете на столе... В холодильнике на кухне увидите соки - это
для вас. Желаете приготовить что-нибудь сами - в буфете пакеты с картофелем,
хлеб, чай, специи - всё входит в стоимость номера. Желаете лодку, катер, водный
мотоцикл, велосипед - по этим вопросам тоже ко мне за отдельную плату.
Приятного отдыха, молодые люди.
- Скажите пожалуйста, - спросила Алла, поднимаясь
со стула. - У вас здесь довольно неплохие условия для отдыха, а посетителей
никого нет. Как это объяснить?
Женщина развела руками.
- А я что сделаю?.. Основной наплыв приезжающих приходится на выходные дни. Сегодня
только вторник. А потом, вокруг столько баз отдыха... Но в субботу будет
повеселей. Можете задержаться...
Наш номер состоял из двух небольших смежных
комнат, совсем крохотной кухни, санузла и шикарной лоджии с видом на озеро. В
коридорчике был встроенный в стену шкаф, куда я бросил сумку с вещами. На стене
напротив входной двери висела картина, на которой средневековый рыцарь в
доспехах преклонил колено перед молодой женщиной - очевидно, дамой сердца.
Я постучался в дверь комнаты Аллы.
- Разреши, соседка?
- Входи.
У неё на столе лежал пакет с яблоками и
бутерброды, которые мы прихватили с собой на дорогу, уезжая из дома.
- Есть хочешь? - спросила она.
- А ты?.. Может, сходим перекусим?
Алла только отмахнулась.
- Да ну... Только из дома. Пойдём лучше гулять...
Мы бродили по берегу, говорили о всяких пустяках:
о погоде, о здешней природе, о белых ночах, которые были Алле в диковинку...
Она забрела по щиколотки в воду, держа в руках шлепанцы. Распущенные ее волосы
слегка теребил ветер.
Откуда-то с середины озера доносились крики чаек.
На другой стороне горел костёр - там, наверное, рыбаки варили уху. Из-за мыса
неподалеку доносился шум- это урчали знаменитые вуоксинские пороги.
Возле зарослей камыша мы набрели на выложенное
камнями кострище, в котором кто-то,
бывший здесь до нас, сложил сухие сучья. Я сбегал в номер, принёс пакет с
картофелем и немного соли. Огонь взялся сразу, лишь только стоило щёлкнуть
зажигалкой. Весело трещали сучья, стелился белый дым.
С противоположного берега, с церкви, чья
колокольня висела над еловыми скатами,
слышался звон - далеко уносило его серебряное эхо по влажному воздуху, тихой
воде в вечерней тиши. И, кажется, пели певчие...
«Девушка пела в церковном
хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.»
Это стихотворение Александр Блок написал в августе
1905 года. Сегодня оно пришлись как раз кстати. Кто хоть немного побыл на моём
месте, тот меня поймёт. Тихий светлый северный вечер,.. колокольный звон,
речная прохлада, костёр на берегу... Там, в чёрной дали, именно такие моменты
из прошлого чаще всего тревожат твою память.
Из камышей вышли два старичка с удочками и,
нанизанной на прут, добычей- некрупной плотвой и окунями, примерно с десяток.
Один из них, в круглой велюровой шляпе и болотных сапогах, первым подошёл к
нам, поздоровался и заявил, что это их место, они приготовили сучья и сейчас
будут варить уху. Я ответил, что проблем
нет - мы можем уйти.
Но тут подошёл другой дед, пошуровал палкой в костре, сказал,
что наша картошка ещё сырая, а посему уходить нам никуда не надо - они найдут
себе другое место.. И ещё добавил мне, по секрету, что Алла, «как две капли воды»,
похожа на его бабку в молодости, и что он мне немного завидует. Когда я
спросил, сколько лет он прожил вместе со своей супругой, дед ответил, что
«пятьдесят годочков от звонка до звонка». Тут уже Алла изумлённо подняла брови
и сказала, что она тоже им завидует. Старики расположились неподалёку, развели
огонь, а через час принесли нам небольшой закопченный котелок с дымящейся ухой.
- Отведайте, молодые люди, не побрезгуйте...
У нас не было ложек. Они принесли нам и ложки. Из
котелка плыл такой аромат, что отказаться было невозможно. Уха была замечательна...
Старики ухаживали за нами, как за малыми детьми.
Тот, который заявлял, что это их место, очень подробно объяснял Алле, что уха-
это не рыбный суп, а главная пища всех рыбаков, которое надо уметь приготовить
и есть тоже... Она внимательно слушала, даже задавала вопросы, хотя делала это
из-за приличия. Я знал, что ее отец, Станислав Константинович, сам заядлый
рыбак, частенько брал дочерей с собой на Байкал, и готовить уху она умела.
Другой старик, все время подбрасывал в костёр ветки и сухой камыш,
приговаривая, что «у парня кровь горячая - на пропадёт, а девочку надо
поберечь, чтобы не застыла...»
- Какие хорошие люди, - сказала Алла, когда они
ушли.
Мне оставалось, разве что, усмехнуться:
- Это ты их сразила наповал... Особенно того, на
чью бабку похожа...
Мы вернулись в номер около двух часов ночи. Алла
ушла в ванную, а я вышел в лоджию перекурить перед сном.
Безмолвная ночь стояла над местностью. Внизу
блестела трава в росе, не слышно было даже треска кузнечиков, даже лягушки,
урчавшие на берегу полчаса назад, перестали перекликаться между собой. Над
водой плыла лёгкая дымка, а лес был окутан плотной стеной тумана, сквозь
которую проглядывались грозные силуэты «тридцатьчетвёрок».
Я даже глаза протёр. Но нет - это вереница
гранитных валунов, вросших в землю давным-давно.
Наверное, отец всё-таки прав - не надо ворошить
прошлое. Оно и так неотступно следует за нами.
На предыдущую страницу На следующую страницу